Соседи

— Вопросов куча, — улыбнулась Лиза. — Ой, Володька, брось колотить, посиди со мной немного. Что-то мне… не совсем…

— Тебе не понравилось? — удивился он и упер руки в бока: в одной руке молоток, в другой гвозди. — В Севастополе, считаешь, лучше?

Лиза рассердилась и встала.

— Слушай, мне это надоело! Надо же, в конце концов…

— Спокойно! — перебил ее Володька и показал глазами на ворота. Пришли Рогожников с Матреной.

— Власть привел, встречайте, — сказал Рогожников.

Матрена потребовала, чтобы Володька прекратил свою работу.

— Я Владим Петровича ругаю: ну что это, привез на разгороженное место! У нас бы сначала пожили, а уж потом…

Рогожников, посмеиваясь в косую бороденку, подсказывал:

— Дрова с нее сразу требуйте, дрова. И для школы и для себя.

— Подкинем, — отмахнулась от него Матрена и стала отбирать у Володьки молоток. — Бросайте все, бросайте. У меня на столе стынет.

Уходить из дому Лиза не захотела. Матрену уговорили, проводили и остались одни. Рогожников, понаблюдав за сноровкой хозяйственного Володьки, тоже ушел. Напоследок он сказал:

— Сельсовет, конечно, дров подкинет. А все-таки лучше самим. Недалеко тут березу завалило. Вот погодим, она подсохнет маленько, а потом мы с доктором съездим, распилим да привезем. Дрова будут — лучше не надо! Березовые знаете как горят? Зимой только подбрасывай да книжки читай. Нам бы сюда еще Агафью. Она же солить мастерица. Что помидоры, что огурцы с капустой…

Весь день он где-то пропадал, заявился вечером, переночевал и стал запрягать.

— Владим Петрович, уезжаете? — спросила Лиза. — А надолго? Возвращайтесь скорее, ладно?

— Ну, не на войну же уезжаю! Я тут договорился — к тебе придут, помогут парты расставить.

Он уехал, и без него в Глазырях Лиза почувствовала себя одинокой. Володька день-деньской увлеченно тюкал топором, орудовал рубанком. Намаявшись, пропахший свежей стружкой, он засыпал мгновенно, а Лиза крепко запирала двери, ставни, закладывала засовы и вздрагивала от каждого скрипа в большом затихшем доме. Завидуя устало спавшему Володьке, она прислушивалась, как в глубине немереных лесных пространств рождался грозный монотонный гул, как постепенно рос он и принимался колебать столетние вершины. В такую пору спасение было одно — согнуться, затаиться под теплым одеялом и, не шевелясь, не нарушая тишины, с закрытыми глазами дожидаться медленного сна. Агафья Константиновна рассказывала, что под такую музыку чужой ночной земли завоевателей особенно сводил с ума тоскливый лай собак. В конце концов Урюпин получил распоряжение перестрелять всех собак в округе…

Однажды Лизе померещилось, что беснование вершин, гудящих под напором ветра, достигло крайней точки. Тогда из леса кто-то вышел и крадучись стал обходить затихший темный дом. Конечно, он нашел неплотный, самый ненадежный ставень и принялся настойчиво постукивать в него. Боясь проснуться, Лиза применила уже не раз испытанное средство: она свернулась еще плотнее и стала думать о скором утре, а в свете дня все эти страхи ночи ей, как обычно, покажутся смешными…

Проснуться ей все же пришлось, и Лиза удивилась, увидев свет — горела лампа — и одетого Володьку с черным саквояжиком в руке.

— Спи, спи, — сказал он. — Это за мной.

У порога стояла женщина в резиновых, наспех обутых сапогах и в телогрейке.

— Извиняй, Лизавета Васильевна, — поклонилась она от двери, — девчонке плохо стало. Поела, видать, чего-то, что ли? Не знаю, что и делать.

— Ничего, — сказал Володька, собираясь гасить свет. — Сейчас посмотрим. Ты спи, мать, спи. Я скоро.

— Вов, — позвала Лиза, — это что, уже началось? Как у Чехова?

Он рассмеялся и сильно дунул на лампу.

— Спи лучше!

В темноте она уютно сжалась под теплым одеялом и стала думать об ушедшем в ночь Володьке. Гул леса за стенами пустого дома с этой минуты перестал казаться ей пугающим, и, незаметно убаюканная им, Лиза заснула крепко, до утра…

Глазыри, как постепенно выяснилось, были не только пристанищем объездчиков и зверовщиков: вокруг деревни понемногу разрасталась лесная индустрия. Володьке часто приходилось выезжать на отдаленные участки, и всякий раз он возвращался с настроением первопроходца по неведомой земле. Он загорел и даже, кажется, подрос.

Наблюдая за увлеченной жизнью мужа, Лиза утешала себя тем, что она еще не приступила к своему настоящему делу. Вот начнется учебный год!

Как-то Володька, обеспокоенный тем, что заболевшего ребенка пришлось отправить в район с подозрением на дизентерию, уехал и не возвращался двое суток. Вторую ночь Лиза в тревоге не сомкнула глаз. Дождавшись утра, она собралась в сельсовет звонить по телефону, как вдруг увидела входившую во двор Матрену. «Володька!..» — сразу затаилась Лиза. Вскочив, она зажала рот и стала ждать, когда войдет с какой-то недоброй вестью ранняя неожиданная гостья.

Выдержав ее отчаянный, упорный взгляд, Матрена вошла и, не здороваясь, уселась там, где только что сидела Лиза.

— Не знаю, девка, как и говорить… Из Вершинок сейчас звонили.

«Из Вершинок? Нет, не с Володькой…»

— Да, да! — с облегчением сказала Лиза. — Что-нибудь случилось?