Соседи

— Ну вот, будет у нас с тобой теперь одна знакомая лошадь.

Рогожников, без кепки и пиджака, босой, появился из сеней и, сев на верхнюю ступеньку, поставил рядом сапоги.

— Не поздно я? — спросил он севшим голосом, не переставая растирать заспанное лицо. — Коня поили?

— Он два ведра выпил! — доложила Лиза.

— На здоровье. Сейчас маленько посижу, и запрягать начнем.

Он обулся, у колодца поплескал себе в лицо и принес коню полное ведро воды. Конь только поглядел на воду, фыркнул и пить не стал.

— Ага, — сказал Рогожников. — Ну, подожди тогда. Сейчас собираться будем.

Отдохнувший конь охотно продел голову в хомут, сам заступил в оглобли и стал поглядывать на хозяина, словно проверял, правильно ли тот запрягает.

— Как, ничего не забыли? — окликнул наконец Рогожников, готовый уезжать.

Зной шел на убыль, но чувствовался еще сильно. Покинутый, забытый, жарился на солнце закрытый магазин, пусты были дворы и огороды. Из зарослей, где был урюпинский «чертог», как называла дом предателя Агафья Константиновна, к подводе на дорогу рьяно выскочила раскосмаченная собачонка, остервенилась было и зарыла лапами, но передумала, понюхала горячую, не оседающую за телегой пыль и вдруг, дернувшись вбок, защелкала зубами по кудлатой ляжке.

Конь, бодро втягиваясь в хомут, шагал крупно, деловито и, помогая сам себе, в такт шагам кивал и кивал головой.

Частый топот копыт по лесной невыбитой дороге заставил Лизу обернуться. Оглянулись и Рогожников с Володькой. Помахивая свисающей с руки плетью, подводу догонял Виталий Алексеевич. Крупный сытый конь, горячась от постоянных прикосновений витой тяжелой плети, шел сильной, размашистой рысью и, задирая злую голову, екая селезенкой, просил повода. Проплыли мимо могучая лопатка жеребца, бочкообразный выхоленный круп. Виталий Алексеевич, небрежно вставив ноги в стремена, не переставал подскакивать и шлепаться в седло.

Володька обратил внимание, что всадник, обогнав подводу, несколько раз обернулся с нехорошим выражением нетрезвого лица.

— Знакомый? — спросил он как будто безразлично, однако Лизе была хорошо известна эта ревнивая интонация. Чтобы не видеть «жениха», она по-деревенски, козырьком, натянула на глаза платок и ответила сердито:

— Еще чего выдумал!

Дорога уходила все дальше, и лес матерел, превращался в дебри. Где-то недалеко уже должны быть Глазыри. Внезапно Лизе померещился пронзительный свисток работавшего паровоза, и она с удивлением позвала Рогожникова.

— Паровоз, — подтвердил он. — Лесоразработки близко.

— А я слушаю и не верю, — сказала Лиза. — В прошлый раз ничего не заметила.

— Так мы тогда вон откуда заехали, с другой стороны, — пояснил Рогожников. — А страна еще и в эту сторону тянется. Тут народу теперь — гибель.

Он шлепнул по спине коня во всю длину ременных натянутых вожжей, и подвода забренчала, покатила к близкому дому так весело и шибко, будто под уклон…

— Нет, нет, — настояла Лиза вечером, когда приехали, — никаких гостей. Владим Петрович, везите нас сразу же на место.

Ночевали, таким образом, дома, в школьном помещении. Утром Рогожников повел Лизу смотреть хозяйство.

Школа занимала большой бревенчатый дом. В той половине, где предстояло жить, стояли кровать и стол, висела полочка для книг: «Далеко от Москвы», «Смерть героя» и почему-то «Уход за кожей лица».

В отремонтированном классе от выкрашенных парт крепко пахло скипидаром. Лиза, едва войдя, обратила внимание, что тусклая школьная доска повешена в простенке между окнами.

— Не жалуются ребята, что больно смотреть? — спросила она Рогожникова и пояснила, что свет из окон бьет ученикам прямо в глаза.

— А ведь правда! — изумился Владимир Петрович. — Гляди-ка ты… А я живу себе и думать не думаю. Ну нет, доску мы обязательно перевесим. И переставим все. Время еще есть.

Замечание Лизы подействовало на него, как открытие. Отправляясь по своим делам, он еще раз вернулся в класс, посмотрел на окна, на места учеников — действительно, свет в глаза!

Володька с самого утра загорелся радостью устройства. Спросив у Рогожникова необходимый инструмент, он что-то перетаскивал, строгал, приколачивал. Лиза, уставшая от первых впечатлений на новом месте, нашла его за сколачиванием крестовины из оструганных досок.

— «…И мореплаватель, и плотник», — пошутила она, и, кажется, неудачно, потому что Володька, вынув изо рта гвозди, откликнулся довольно ядовито:

— О мореплавателях я некоторым товарищам посоветовал бы помолчать!

— Слушай, — обиделась Лиза, — тебе еще не надоело?

— Побольше выдержки, Елизавета Васильевна! — рассмеялся Володька. — Поменьше нервов.

Размашисто, по-мастеровому утирая разгоряченный лоб, он разогнулся и стал пояснять Лизе, чем занят.

— Во-первых, хромает ваш стол, Елизавета Васильевна. Не заметили? — И он показал вытащенный из комнаты стол. — Колченог-с! А как вы станете тетрадки проверять?.. Ну, а во-вторых, мы желаем свой, отдельный стол иметь. Для своих, сугубо личных занятий. Еще вопросы имеются?

Смотреть на Володьку, когда он чем-то увлекался, было одно удовольствие.