Соседи (СИ)

Поначалу Уля не понимала, как себя вести, как отвечать на его вопрос: куда девать глаза, как дышать. Где найти на этот разговор силы? А потом не могла себя остановить. Поток слов лился и лился, а ощущение сохранялось такое, что она не сказала ещё ничего, что у неё не получается передать собственные чувства. Где эти чёртовы слова, которые помогут донести до него, что это вообще такое! Как это ощущается! Почему она должна их подбирать, почему не может показать? Взять и передать от сердца сердцу? Что это за особый вид извращения? Прямо в лицо ему кричать хотелось. Она кричала коленкам.

По сути, этот монолог стал признанием. И выжал её до последней капли. А он так и не понял ничего, как Аня тогда и предполагала. Может, если бы Уля нашла в себе силы в глаза смотреть, понял бы. Но она не нашла. А потом… Потом… В самом финале выяснилось, к чему на самом деле прозвучал его вопрос. Егор пояснил про «галочки», поблагодарил за помощь и пошел «переваривать».

И теперь хотелось напиться. И прекратить свои мучения.

— Ну что тут у тебя? — кто-то плюхнулся на лавочку совсем рядом и заговорил голосом Новицкой. — Уль, прости, у меня пять минут всего. Андрей вот-вот будет. Я, кстати, ему сказала, чтобы прямо сюда подъезжал.

Пять минут? Пофиг. Хоть две. Хоть одна. Если Юлька просто совсем немного посидит рядом, уже станет легче.

— Егор вернулся… — прошептала Ульяна, распахивая глаза и перекатывая голову по спинке в сторону Юльки. Тело обмякло, растеклось по лавке, энергия утекла.

Видимо, на физиономии её что-то совсем страшное отражалось, потому что на лицо Юли легла тень и уже не сошла.

— Вот как? Где был? — пристально разглядывая Ульяну, поинтересовалась она.

— Не сказал, — пробормотала Уля, с трудом разлепив губы.

— Не сказал… — эхом отозвалась Юля, разрывая зрительный контакт и переводя взгляд в пространство. — Что он тебе вообще о себе рассказывал, Уль? — выпалила она внезапно.

— В смысле?

— Ну, в смысле… — Новицкая замолчала на несколько долгих секунд. — Ну, о том, чем сейчас живет? О жизни до переезда?.. О чем-нибудь.

Подруга вообще какая-то помрачневшая последнее время ходила. С момента их последнего разговора об Андрее она вроде как пришла в себя, взбодрилась. Однако прежней беспечной Новицкой Уля всё равно с тех пор так и не увидела: что-то в ней словно надломилось, что-то продолжало её есть. Но Юля не делилась, ушла в отказ, объясняя нежелание говорить просто: не о ней речь, это чужие тайны, мол. Андреевы. А она не трепло. Видимо, так они ей с тех пор покоя и не дают. И теперь ей везде мерещится заговор. И тайны.

— Ничего особенного. Я еще в детстве спрашивала, он говорил, что нечего вспоминать. Говорил, скучно было.

«Тухло», — что-то такое он ей тогда говорил, если память не изменяет. Егору вообще не нравилось вспоминать то время: его немногословность сама за себя говорила. Так что вопросы прекратились. Сейчас, сидя на лавочке, Ульяна вдруг вспомнила, как однажды спросила у тёть Вали, почему они в Москву переехали, и та ответила: «Ради будущего нашего сына». Объяснила, что Чесноковка маленькая и молодежи делать там по большому счету нечего. А Москва предлагает кучу возможностей, дает шанс найти себя. А на Улин вопрос, как они там жили, тётя Валя рассказала про собственный дом и огород, который их кормил. Ульяна тогда сразу представила себе настоящую деревню и его маму с ведрами огурцов в каждой руке.

— М-м-м… Понятно, — протянула Новицкая несколько разочарованно. — Ну… Так… Вернулся, значит. И что?

— В любви ему призналась, — обессиленно выдохнула Ульяна.

— Что?! — казалось, со своего места Новицкая подлетела. Уж не знает Уля, что заставило её так бурно реагировать. Возможно, видение именно этих отношений. А может, собственная философия, согласно которой девушки первыми говорить о любви не должны ни при каких обстоятельствах.

Если бы всё было так просто… Если бы признание гарантировало ответное… Она бы сто раз уже всё сказала, никакая философия её не остановила бы, никакие убеждения. Потому что носить в себе это более невозможно. Но здесь… Здесь толка от признаний – ноль.

— Да не понял он ничего, Юль. Пришел и спросил, что должен чувствовать любящий человек. Должен! Представь. А теперь представь меня. Которая пытается объяснить ему, что я чувствую! Я чуть не умерла там, веришь?

Перед мысленным взором вновь встало его лицо: резкие линии скул и подбородка, две глубокие бороздки меж хмурых бровей, пристальный потемневший взгляд исподлобья, предельная сосредоточенность, и при этом… Вид у Егора был такой, будто это его, а не её в те секунды пытали самым изощрённым, самым извращённым способом, который только могло придумать человечество.

«Что у него происходит?..»

— Пипец. Уль, я правда не знаю, что сказать, — растерянно пробормотала Юлька. — Что тут скажешь? Я каждое твоё слово помню, всё, что ты мне говорила о своих чувствах… Я не могу… Не могу ни к чему тебя призывать. Ты сама должна решить. Это только твоё…