Соседка авторитета

– А ну, перекрестись, – тест продолжался.

Я истово наложила на себя крест.

И священник голосом Верещагина бросил:

– Ну, заходи.

С этой стороны церковь выглядела иначе. Место, где батюшка отдыхал, было заперто, удалено от моих глаз, и мне показали лестницу наверх.

Осторожно ступая босыми ногами по деревянному настилу, я поднялась и увидела почти пустую комнату. Стоял убогий, как и положено, стол, два заново обтянутых, как я заметила, стула и в углу – несколько икон с лампадой. Лампада горела, лики святых смотрели прямо на меня, и эта обстановка заставила меня обмякнуть. Хотелось свернуться клубком и уснуть в тепле, забыв обо всем.

Когда священник явился, он был уже умыт и свеж. Пройдя к столу, он вынул из-за него стул и сел не так, как я думала – как у Ползунова, на допросе – напротив меня, через стол, а рядом.

– Так что случилось, женщина? Одета ты богато, злато на перстах носишь. Но боса. И документов мирских, как я понимаю, тоже нет. Умна, по очам вижу, но зла.

– Чем же я зла?.. – изумилась я.

– А кто обещал поутру бесовские проповеди во дворе читать?

Это было единственное противоречие, и я постаралась его быстро устранить. Рассказала святому отцу, как меня директор мой, Гена Горецкий, подставил («не подставил, слукавил», – поправил батюшка), как меня незаслуженно подло колол («изгалялся – говори»…) Ползунов и как я в одночасье стала преступницей, не имеющей ни угла, ни машины, ни документов, ни денег, ни работы, посредством которой можно было бы эти деньги заработать.

– Если виновна – покайся, – посоветовал отец, как он представился, Захарий.

Перекрестившись с чистым сердцем, я ответила, что каяться, по большому счету, не в чем. А в чем есть, никакого отношения к рассматриваемому вопросу не имеет.

– Они еще камеру в моей спальне установили, – плаксиво пожаловалась я.

– Тьфу!.. – Отец Захарий наложил на себя крест (чтобы не повторяться, скажу, что он делал это почти каждый раз, когда открывал рот). – Бесовское отродье! Да простит им Господь грехи тяжкие, ибо не ведают, что творят…

Я сменила тему и поинтересовалась, что мне теперь делать.

– Раба, все, что я могу для тебя сделать, это дать денег на дорогу и кров до утра. А еще терпеть и верить, – он прочел передо мной молитву, погладил по голове, сказал, где находится раскладушка с одеялом, еще раз настоял на том, чтобы я терпела и верила, и, тихо притворив дверь, вышел. Через несколько минут, когда я уже разложила шарниры складной кровати, вернулся и положил на стол две сторублевые бумажки.

– Спасибо, – поблагодарила я, укутываясь в теплый плед.

– Не говори мне спасибо, – попросил он. – Случится беда, ко мне нагрянет, к тебе направит, а у меня двести рублей не окажется? То-то… Спокойного тебе сна.

Нечего и говорить, что я провалилась в сон мгновенно. Меня свалила не усталость, бывали времена, когда я не спала сутками, например, когда мы с Горецким встречали груз из Ярославля и сидели в машине, на въезде в город, почти трое суток. Из Ярославля отзванивались – «выехали», «едут», «подъезжать должны»… Потом выяснилось, что они сразу после Казани в такой буран попали, что исчезли с радаров всех КПП на три дня.

Меня свалило разорвавшееся нервное напряжение. Натянулся этот резиновый бинт до критической точки, лопнул и повис вялым лоскутом…

Когда я открыла глаза, через тонкую, почти прозрачную занавеску на окне бил свет. Представляю, какие у меня были глаза, когда я окидывала помещение глазами, пытаясь понять, где нахожусь. Наверное, лучше не видеть бы вовсе…

Вместо отца Захария в мою келью прибыла, как я догадалась, его жена, то бишь попадья. Она обошлась со мною очень ласково: принесла таз с водой, расческу, мыло и полотенце. Потом, когда я закончила умываться, поинтересовалась моим размером обуви и посоветовала прочитать молитву. Читать, когда она вышла, я не стала, но к образам подошла и перекрестилась. И пробурчала:

– Спаси и сохрани.

Было бы очень хорошо, если бы эта короткая просьба дошла до того, к кому обращалась…

А еще мне разрешили, как в кино, один раз позвонить по телефону. Сразу после того, как жена Захария сказала об этом, она по-бабски, по-нашему, посоветовала найти в городе человека, который может мне помочь. «Отец Захарий будет молиться за тебя, но ты найди поддержку в миру». Я расшифровала эту фразу, как арабскую поговорку – «на Аллаха надейся, но верблюда привязывай», и спросила, где телефон.

Небесная супруга отца Захария принесла мне вполне земную телефонную трубку от радиотелефона, и я, не сдержав доброго сарказма, бросила взгляд на небо:

– Прямой?

Она, улыбнувшись, посмотрела на меня осуждающе и покинула комнату. Этот номер я помнила хорошо, потому что когда-то давно звонила по нему в течение нескольких месяцев каждый день.

– А сержанта Винокурова можно? – произнесла и ужаснулась – «Лариса Инваровна Винокурова»… Тогда мне жутким это не казалось.

– Старшего сержанта Винокурова, – настойчиво поправил голос, – я вас слушаю.

– Миша?! – Это было так неожиданно, что я растерялась.

– Лариса?? – Баритон доселе дал петушка. – Это ты, Лариса?..