Соседская девочка

Получили указание: строгий выговор с занесением в учетную карточку. Но – не исключать! Ура! Все обошлось, можно дальше ковать щит родины».

* * *

Песня:

«Здравствуй, русская теща, я твой маленький зятек…»

ваши пальцы пахнут ладаном ДЮСИК

Вера Сергеевна, наша соседка по коммунальной квартире, портниха, рассказывала моей маме, а мама рассказала мне.

Разговор у них был сначала о фасонах, о платьях, потом о летних перчатках: были такие – тонкие, с мушками и рюшечками. Тогда, в середине пятидесятых, был такой стиль: легкое, можно даже цветастое платье, белые туфельки, маленькая шляпка, и в завершение всего – белые полупрозрачные перчатки.

– Красиво! – вздохнула Вера Сергеевна, описав этот наряд.

– А как ручки целовать даме, если она в перчатках? – спросила моя мама.

– А вам часто ручки целуют? – возразила Вера Сергеевна.

– Ну… – засмеялась мама. – Бывает, бывает!

– У меня был один такой Дюсик, – вдруг сказала Вера Сергеевна. – Еще до войны. Муж, вы не думайте. Настоящий, законный. Но моложе. Мне двадцать шесть было, а ему двадцать один. Я уже работала в ателье, а он студент был. Пришел мамину кофту ушить, чтоб ему было вроде тужурочки. Бедно тогда люди жили. Ну, слово за слово, кино, свидание, Верочка то, Верочка сё…

– Ручки целовал? – спросила мама.

– Да что вы! Тогда и моды такой не было. Расписались, стали жить у меня, вот прямо в этой комнате, вы-то не помните, вы тогда еще маленькие были… Тем более что недолго.

– Почему?

– Сначала хорошо жили. А потом стал поздно домой приходить. Ну, понятно – студент института! Семинары, какие-то отработки, с друзьями готовятся к экзаменам и все такое. Я спокойно относилась, потому что сама сидела до ночи в ателье, нам директор разрешала левые заказы, за половину. В общем, жили как-то. А потом смотрю, от него духами попахивает. Скандалить не стала. Выследила. Потихонечку за ним пошла, топ-топ, трамвай-троллейбус, два переулка налево – приехали. Большой такой дом. Он в подъезд, я за ним. Он на лифте, я туфли в руки, и бегом наверх. За два марша остановилась, потом еще выше. Вижу из-под перил – он в дверь звонит, ему открывают, он туда, и всё. Стою жду. Чего жду, сама не знаю. Полчаса жду, час, и такое меня зло взяло! Звоню в дверь со всей силы. Открывает какая-то дамочка, но сразу видать – прислуга. «Вам кого?» Я сразу басом: «Гражданин Лихоборский Модест Васильевич здесь находится?» Она так вежливо: «Проходите-проходите, пожалуйста-пожалуйста». Точно, прислуга. Ведет меня по коридору, квартира отдельная, большая. Красота – не описать. Стены лиловые, картины в золотых рамах, даже в коридоре две люстры – хрустальные. Вхожу в комнату. Там просто как в кино про старину. «Поэт и царь» смотрели?

– Смотрела, – сказала мама.

– Вот! – сказала Вера Сергеевна. – Кресла, подсвечники, статуи всякие по углам. Не очень большие, но всё-таки, – она показала рукой. – На столе коньяк и всякие закуски. А на диване – мой Дюсик. И больше никого. Я кричу, опять же басом: «Дюсик! А ну домой! Кому сказано!» И вдруг из другой двери выбегает какой-то совсем пожилой мужчина. Почти старик. В плюшевом халате. Смотрит на меня, глазами хлопает. А я как заведенная: «Дюсик! Вставай! Домой пора!» Старик ко мне подбегает, становится на колени и чуть не плачет: «Верочка! Вас же Вера зовут, да? Верочка, умоляю, не отбирайте у меня Дюсика! Это моя последняя радость!» Я тоже глазами захлопала. Через две секунды все поняла. Засмеялась, как в кино: «Ха-ха-ха-ха! Берите себе! Кушайте на здоровье! Ха-ха-ха-ха!»

– И что?

– Он стоит на коленях, руки мне целует. «Спасибо, Верочка, спасибо, деточка!»

– Прямо с ума сойти, – сказала мама.

– Вот и я говорю, – сказала Вера Сергеевна. – Так что мне тоже мужчина руки целовал.

всё прочее – литература НОЧЬ, ДЕВУШКА, СТИХИ

Начало семидесятых. Далеко от Москвы. Июньская короткая ночь. Сладкое крепкое вино, стакан всего один, пьем по очереди. В этом какая-то особая интимность. Она краснеет и тихонько смеется. Потом я узнал, что в Греции, например, брату и сестре запрещено пить из одной чашки. В деревнях, разумеется. Это я через много лет где-то прочитал. Но и тогда чувствовал опасный символизм ситуации.

Слегка светает. Мы всё сидим на скрипучей пансионатской кровати. Вдвоем – подруга-соседка ушла по своим делам. Ясно, по каким. А у нас всё ни с места. Вдруг она говорит:

– А вот, а вот, а вот… А вот ты мне сначала стихи почитай!

Стихи – это я умею. Это пожалуйста.

Сначала Гумилев. «Трамвай», потом «Жираф». Нравится? Вздыхает: «Еще почитай». Хорошо. Вот тебе «Я встретил вас». Вот тебе «Я знал ее еще тогда…». Вот тебе «Я помню чудное», «Я вас любил» и все такое… Молчит, сжимается, голову в плечи, смотрит в пол. Есенин, выручай! «Слышишь, мчатся сани», «Клен ты мой опавший», «Зацелую допьяна»…

Улыбается. Первый раз сама берет меня за руку, гладит:

– А когда Асадов будет?

сон на 7 апреля 2017 года ДВУСТОРОННИЙ ПЕТЕРБУРГ

Под утро приснилось.