Соседская девочка

Я иду по Невскому, от Московского вокзала к Неве, по той стороне, где Зингер (то есть по четной). Навстречу мне идут люди, но не просто люди, а «питерский пролетариат» из учебника истории или с какой-то диорамы, что ли… Бедно и старинно одетые люди – суконные куртки, треухи, деревянные чемоданчики у мужиков, а тетки в длинных юбках, платочках, телогрейках.

Но не это самое главное! Самое главное, что все идут мне навстречу, от Невы к вокзалу, и никто не идет в попутном мне направлении! Все идут и смотрят на меня как на ненормального. Я отхожу к бровке тротуара, смотрю на ту сторону – кстати, машины по Невскому едут вполне современные, но их очень мало, – смотрю и вижу: по той стороне улицы весь народ идет, как мне надо, – от вокзала к Неве.

Рядом городовой. Он мне объясняет: «Новое правило. Вчера утверждено Заксобранием. На тротуарах теперь одностороннее движение! Так что, гражданин хороший, вы, я вижу, приезжий, так что штрафовать не буду, но быстренько на переход – и на ту сторону».

Я говорю:

– А если я, допустим, побежал, промахнулся мимо магазина, что мне теперь, на пять шагов вернуться нельзя?

Он говорит:

– Нельзя. Пройдите вперед до ближайшего перехода, перейдите на другую сторону, и вот так! – делает рукой загогулину. – Поняли?

– Понял, понял.

Питерский пролетариат, проходя мимо, смотрит на меня и говорит:

– То-то же! А то понаехали тут.

этнография и антропология ДЕВЯТЬ ДНЕЙ

– А вот так приходит и вот так прямо: «Я Кольку с детства знал, со школы, в пятом “бе” за партой», – шептала молодая вдова своей еще более молодой сестре, стоя за кухонным столом, нарезая только что вытащенный из духовки огромный румяный пирог с капустой. – А я эту рожу первый раз вижу…

– Да и послала бы, – тихо ответила сестра. – Ты ж его не звала!

– Нельзя. Девять дней. Русский обычай, – говорила вдова. – На поминки людей зовут, на девять дней люди сами приходят. Горе такое, а они на халяву нажраться. Если б он один. Половину этих рож ни разу не видела…

Я случайно это подслушал. Я просто вышел из сортира, а он рядом с кухней, а ванная занята, и я решил в кухне руки сполоснуть, открыл дверь, а там вдова со своей сестрой, и вот, значит, услышал такое.

Кашлянул.

Они обернулись.

Усталая, с красным от кухонного жара лицом младшая сестра – и вдова, тоже красная, и слезы капают, тушь размылась.

– Не про тебя, не про тебя, родненький, – она обняла меня. – Ты наш друг золотой, тебя Коленька любил… – и еще сильней заплакала.

Я поцеловал ее в лоб. Она чмокнула меня в щеку и прошептала:

– Блин. А потом еще сорок дней. Охренеть.

тебя я увидел – но тайна ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ПЕТЕРБУРГА В МОСКВУ

– А с вами в купе девочка едет! – сказала Леониду Сергеевичу проводница спального вагона.

– Девочка? – поморщился Леонид Сергеевич. – Какая еще девочка? Откуда девочка? Пусть идет к своим родителям!

– В смысле совсем молоденькая девушка, ну просто совсем-совсем, наверное, в школе еще учится! Десятый класс, самое большое. А то вовсе девятый.

Леонид Сергеевич хмыкнул. Проводница оглядела его: высокий, полноватый, вальяжный, седеющий, пахнущий дорогим одеколоном, хорошим табаком и рюмкой коньяка, выпитой за ужином. В руках у него был портфель – вот и весь багаж.

– Вы уж ее не обижайте, – сказала проводница. – Вот ваше купе, третье. Шестое место.

Леонид Сергеевич молча отодвинул дверь, кинул портфель на диван, снял пиджак и повесил на плечики, пристроил плечики на крючок. Потом достал из пиджака маленький бумажник, переложил в задний карман брюк. Все это он делал, нарочито не глядя на худенькое создание, сидящее у окна. Девочка тоже не глядела на него, смотрела в окно, как будто ее там что-то очень интересовало.

– Девушка! – позвала проводница. – А то я вас в пятое купе переселю? Там едет одна дама, – проводница понизила голос. – Артистка Джунковская, знаете? Лариса Павловна. Из Ленсовета. У нее съемки в Москве. Она вообще-то одна ездить любит, но я с ней договорюсь.

– Ой, что вы! – сказала девочка. – Неудобно как-то, не надо.

– В случае чего не стесняйтесь. Стучите в стену. Кричите! Вот кнопка «вызов проводника».

– В случае чего? – спросила девочка.

– Ох, совсем ты еще маленькая еще, – вздохнула проводница, строго зыркнула на Леонида Сергеевича и закрыла, прищелкнула дверь.

Он запер дверь на вертушку и потом еще поднял стопорную плашку. Шагнул к девочке. Она обняла его, прижалась к нему, засмеялась.

– Ну вот зачем, зачем, зачем, – счастливо улыбался он, целуя ее щеки, макушку, нос и подбородок, – ну вот зачем ты так… как бы это сказать… культивируешь все это детство? Тебе уже двадцать шесть, а ты все под школьницу одеваешься, и красишься, и держишься как девочка…

– Я тебе не нравлюсь? – она подняла брови и сморщила нос, нарочно по-детски.

– Я тебя обожаю, – сказал он и повалил ее на диван, стал стаскивать с нее свитер.