Соседская девочка

Но они предали меня еще раз. Смешно сказать как. Словами. Однажды я случайно услышал, как они говорят обо мне. «Наш найденыш». Меня всего как дерьмом облило. Я, наверное, был очень подлый человек, и я велел своим людям установить прослушку. И вскрыл их почту. Да, они меня называли «найденышем». С этаким смешком. Нет, нельзя было подслушивать. В любом случае это подло. И Господь наказал меня за мою подлость.

– Как? – спросил Максим Кузьмич.

– Тоской душевной, – сказал монах. – Тоской и пустотой. Это жалкое, глупое, безобидное словечко «найденыш». Оно меня выпотрошило. Но почему не по имени? Почему прозвище? Я думал, что они меня хоть чуточку любят. Понял, что простить не могу, а жить незачем. Жить для людей, я имею в виду. Так что я оставил им немного денег, все продал и приехал сюда… Здесь почти все построено на мои средства. Иждивением многогрешного инока Агафона.

– А как вас зовут? – вдруг поинтересовался Максим Кузьмич.

– Я же сказал – отец Агафон.

– Нет, а тогда?

– Алеша меня звали. Алексей Туломак.

– Интересная какая фамилия, – сказал Максим Кузьмич. – Из финнов?

– Господь с вами. Тройной псевдоним. Отец Тураев, мать Лопатенко, суррогатная мама – Макарова. Моя фирма так называлась, кстати, – Tulomac. Удобно.

Максим Кузьмич встал, снял с плеча легкий рюкзачок, покопался в нем и вытащил сувенирный, но серьезный нож из толедской стали. Перевитые дамасские волокна на полированном лезвии.

– Ничего, что я буду на «ты»? – сказал Максим Кузьмич. – Я сейчас тебя убью. Только не дрыгайся, ладно? И не спрашивай, за что. Я сам объясню. Я тебя помню, хотя я маленький был. Фирма Tulomac, как же, как же. Ты разорил моего отца. Он отравился. Мне было одиннадцать лет. Должна быть справедливость.

– Хорошо, – сказал монах.

Он сидел на скамейке, уронив руки на колени и склонив голову. На его худой шее были хорошо видны все жилы.

Максим Кузьмич представил себе, как кровь старика вытекает из перерезанного горла на скалистую землю, льется в ручеек, ручеек становится густо-красным, потом томатным, потом едва-едва розовым.

– Я тебя прощаю, – вдруг сказал он.

– Хорошо, – повторил монах.

– Мне за это что-нибудь будет? – спросил Максим Кузьмич. – Ты фактически убил моего отца. Оставил меня сиротой. Если я тебя убью, меня арестуют, осудят, посадят. А если я тебя простил – что мне за это будет? Ведь сказано же в Писании: «Блаженны миротворцы, ибо они Бога узрят».

– Не совсем, – сказал монах. – Миротворцы наречены будут сынами Божьими.

– Ага, – сказал Максим Кузьмич. – А раз сынами Божьими, то, значит, и узрят? Ведь дети не могут не видеть отца своего. Верно?

– Может быть, – сказал монах. – Но здесь нет вот такой логики. «Если – то» и все такое. Бог – это не про логику.

– Ага, – сказал Максим Кузьмич. – Понятно. Credo, quia absurdum est. Так?

– Не так. «Верую, ибо абсурдно» – это та же логика. А Бог не любит логику.

– А что Он любит? – спросил Максим Кузьмич, пряча нож, надевая рюкзак на плечи и собираясь идти.

– Пока не знаю, – сказал монах.

перечитывая классику ГОСПОДИН ИЗ СТРАН НЕБЛИЗКИХ

Она заметила этого старика еще в самолете.

Самолет был небольшой, на сто пассажиров, но все равно спереди были выгорожено нечто вроде бизнес-класса – три ряда кресел, стоявших более просторно. Вот там почти в одиночестве сидел этот старик. Почему-то он был заметнее всех. Еще там была дама с котом в большой красивой котоноске. Третьим человеком был какой-то, скорее всего, чиновник рангом выше среднего – судя по его бессмысленно озабоченному лицу, как будто бы нарочно заранее прихмуренному, чтобы устыжать и отпугивать возможных просителей или нежданных друзей детства.

Дама с котоноской сидела в первом ряду, чиновник в третьем, они сидели по диагонали друг от друга – оба у окон. Старик сидел во втором ряду, у прохода, слева, если смотреть от входа, от носа самолета.

Там далеко впереди кто-то замешкался, укладывая сумки на полки, очередь встала, и она оказалась как раз над этим стариком. От нечего делать стала его разглядывать, тем более что он глядел в свой айфон, водил по экрану сухим смуглым пальцем с желтым тщательно отшлифованным ногтем. На другом пальце чуть просторно сидело тусклое золотое кольцо с плоским черным камнем.

Старик был одет аккуратно, и если присмотреться, то дорого и модно, но неброско и скорее молодо и привольно, чем по-пожилому благопристойно. Легкий льняной пиджак, белая сорочка из рубчатого полотна, светло-бежевые брюки и новенькие мокасины на босу ногу. Айфон самый дорогой, десятка. Круглые роговые очки наимоднейшей формы. Внизу, наполовину задвинутый под впереди стоящее кресло, маленький портфель из темно-вишневой крокодиловой кожи – под цвет мокасин.