Сосновские аграрники

Затем последовал толчок в конец доски. Алимов не смог удержаться на дрожавших ногах, упал и очутился под доской. Пытался вылезти, но силенок не хватило. Самопроизвольно вылетело из его гортани что-то похожее на «помогите». Сторож подошла к Алимову, сбросила с него доску и посочувствовала:

– Надсадишься, дура! Такую тяжелую доску потащила. Уж если воровать решила, то брала бы полегче. Что тебе, жить надоело? Иди-ка быстрей домой. Еще совсем девчонку родители вместо воспитания учат воровать.

Такого унижения Алимов вынести не мог: «За кого она меня принимает? Мужчина я или не мужчина? Да еще вдобавок прокурор». Он встал на носки ботинок, чтобы казаться выше, вытянул шею, расправил плечи и крикнул:

– Ты что, ослепла, дура, разве не видишь, что я прокурор?

– Ах, ты прокурор, – закричала сторож, – а пришла воровать ночью доски. Пират, сюда, – крикнула она собаку.

Собака неопределенной породы, с длинным пушистым хвостом, стоячими, как у лайки, ушами, крупной головой, подбежала к ней, виляя хвостом.

– Взять ее, – скомандовала сторож, – фас!

Собака неожиданно ударила в грудь Алимову. Он не устоял на ногах, упал. Пират начал рвать зубами платье, но тело не трогал.

– Уберите немедленно собаку! – кричал Алимов. – Я вас завтра арестую, посажу в тюрьму.

– Пират, фу, – крикнула сторож.

Собака оставила Алимова, отошла в сторону и ждала приказания хозяйки, что делать дальше.

– А ну, убирайся отсюда, прокурорша, пока я не разозлилась, а то возьму дрын и убью, – и захохотала.

Смех ее показался Алимову диким, сверхъестественным, оглашавшим весь поселок.

– Пошли, Пират, – сказала сторож, позевав, перекрестила рот. – Прости меня, Господи. Здорово я девчонку напугала, по-видимому, рехнулась – стала называть себя прокурором.

Алимов отряхнул платье и крикнул ей:

– Все-таки я прокурор! – и подумал: «Хорошо отделался. Только зря погорячился, назвал себя прокурором. Завтра может разнести по всему поселку. Только кто ей поверит».

С такими думами Алимов разделся и лег спать.

Прошло три дня. Соседские дрова не давали Алимову покоя. «Надо еще позаимствовать, вроде не заметили кражи, – думал он. – Киры дома нет, заниматься чем-то надо. Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня». Приступил к работе. Снова надел платье жены. Первую охапку дров отнес к себе в сарай. Стал не спеша набирать другую.

Вдруг удар страшной силы обрушился на его спину. Набранные им дрова выпали из рук. В груди перехватило дыхание. Он с большим трудом развернулся на 180 градусов. Перед ним стоял сосед с увесистым поленом в руке.

– Так и убить можно, – с трудом выдавил из себя Алимов.

– Таких, как ты, надо убивать на месте преступления.

– Это самосуд! – звонко закричал Алимов. – За такие дела я вас завтра же арестую.

– Ах ты, негодяй! Еще грозишь, – крикнул сосед.

Рука его с поленом поднялась вверх. Полено точно целилось в голову Алимова. Он с ловкостью акробата сделал прыжок в сторону. Полено ударило в край правого плеча.

– Я спортсмен-перворазрядник! – кричал Алимов. – Не подходи – убью!

Сам, трусливо оглядываясь, бежал в свою квартиру.

Заскрипели оконные створы. Окна раскрывались, со всех квартир высунулись головы. Темноту ночи пронизывали вопросы:

– Что там такое? Что случилось?

Сосед, гнавшийся за Алимовым с поленом в руке, кричал:

– Ты не прокурор, а вор. Убью!

Расплата ожидала Алимова у дверей собственной квартиры. «Убьет, – думал он. – Совершил большую ошибку. Надо было бежать не в дом, а на шоссе и в милицию. Там бы мы показали ему, кто я».

На шум в коридор к лестничной клетке выскочила Кира в ночной сорочке. Алимов юркнул в квартиру. Сосед остановился напротив Киры. Положил полено к ее ногам, произнес:

– Убил бы негодяя.

Алимов кричал:

– Завтра же с тобой расквитаюсь. Кира, где мой пистолет? Пристрелю хулигана на месте и буду прав.

– Перестань беситься, – спокойно сказала Кира. – Во всем виноват и еще грозишь.

Сосед уже спокойно ответил:

– Зря, Кира Васильевна, не дали его порешить. Семь бед – один ответ. Жалеть об этом будете.

Мудрая народная пословица: шила в мешке не утаишь. О проделках Алимова в милиции рассказывали анекдоты. Докладывали Бойцову и Чистову. Чистов отшучивался вместо принятия конкретных мер. Говорил: «Ну и сластник». По-видимому, сам побаивался незадачливого прокурора.

Алимов забыл о расследовании дела Трифонова. В Машу он влюбился как невинный мальчишка. Она ему мерещилась всюду. Он во сне и наяву видел только ее образ. «Бывают же сладкие женщины», – думал Алимов. За Машу он согласен был пожертвовать всем. Ему казалось, жить без нее не может.

Встречались в неделю раз и в лесу. На закуску и выпивку Маша денег не жалела. Ее субсидировал Трифонов. Каждый раз приглашала Алимова к себе в деревню.