Сосновские аграрники

Переодевать меня тетка не стала. В чем умер, в том в гроб и положила. По тому времени одет я был отлично: в синий шерстяной костюм и серую с яркими оранжевыми полосами рубашку. К моему одеянию тетка добавила галстук и тапочки. Моя дорогая тетушка очень боялась мертвецов, поэтому в тот же день отправила меня в церковь. Лично договорилась с попом, чтобы меня положили не в холодную усыпальницу, а прямо в церковь. Чтобы моя душа, превращенная во что-то невидимое, простилась с моим прахом в церкви.

Очнулся и думаю: «Где я?» Было темно. Ощупал руками вокруг себя, понял, что лежу в гробу. Тихонько встал, огляделся кругом, кроме моего гроба стояло еще пять гробов с покойниками. Все покойники смотрели на меня и завидовали мне. Из них никто не мог подняться из гроба. С самого края лежал наш сельский дед Федот. Он мне и подсказал: «Слушай внимательно, Каблук. Беги отсюда, пока не поздно. Придет поп, тебя убьют и снова положат в гроб. Таков уж церковный закон. Оживших покойников убивают». Я вначале растерялся, думаю: «Все кончено». Пошел искать выход. На окнах железные решетки, двери тоже обиты железом. Думаю, выхода никакого нет. Полез в карманы закурить с горя. В одном обнаружил карты. Тетка даже выигранные мной деньги не взяла, оставила в кармане. Спички нашел, а папирос не оказалось. Придет батюшка в церковь, не подставлю ему голову, я не из тех трусов, что Харитон.

Пришла в голову хорошая мысль. Покойникам я помог вылезти из гроба. Посадил их кружком возле самых входных дверей. Изорвал одну простынь, на каждого скрутил по веревке, подвязал руки к шее и рассовал между пальцами игральные карты. Нашел три свечки и зажег их между покойниками. Перетаскал все гробы и крышки, устроил у дверей баррикаду. Для себя с краю создал узкий проход.

Церковный сторож проснулся и убежал за попом.

Я все слышу. Слышу шаги многих, звяканье замков. Дверь в церковь широко распахивается. Фонари освещают гробовую баррикаду. Я стою в тени и кричу: «Сыграли на дьякона. Сейчас играем на попа. Псаломщика, просвирню и двух монашек вы уже давно проиграли. Ходи, растяпа, с туза». Поп и шедшая с ним свита фонари побросали и бежать. Я вышел из церкви и тоже бежать.

Забежал по пути к своему дяде. Думаю, вот обрадуется. Он, как увидел меня, вначале начал креститься, а потом как сиганет от меня в подпол к тетке, которая набирала картошки, да как закричит не своим голосом. Тетка завизжала, как свинья под ножом. «Ну, – думаю, – Каблук, тебе здесь делать нечего, надо бежать».

Побежал домой к своей тетке. Чтобы ее не напугать, полежал немного на сеновале. Дождался, когда она ушла хоронить меня. Зашел в избу, а там ее дети. Они меня нисколько не испугались. Спрашивают: «Пришел?» Я говорю: «Пришел». «А наша мама ушла тебя хоронить». Я им говорю: «Поспею еще на похороны. Надо хорошо поесть». Поел, оделся, прихватил с собой продуктов и был таков. Ушел в город.

С тех пор я у них не показывался. Кого они хоронили вместо меня, не знаю. По-видимому, кого-то похоронили. Пустые гробы не хоронят.

Чистов хохотал задыхаясь. Зимин серьезно спросил:

– А дальше что?

– Что, что, – ответил Каблуков. – Видишь, я жив и здоров.

Он встал, закурил, глубоко затянулся дымом сигареты, закашлялся.

Зимин собрал в сумку колбасу, хлеб, помидоры и бутылки с водкой. Все трое подошли к реке. Вымыли котелки, ложки и стаканы. Вышли по отлогому берегу и сели на лужайку.

– Какая благодать, – сказал Чистов. – Что русскому мужику надо?

– Беречь природу, – ответил Зимин. – Такую благодать надо сохранить для наших внуков и правнуков.

От реки веяло прохладой. Стояла ночная тишина. Каждый шорох, всплеск воды были слышны далеко. Где-то вдали на болоте тревожно крикнул журавль. Ему ответили несколько журавлиных голосов. Снова все стихло.

Недалеко в реке раздался сильный всплеск. Казалось, кто-то колом ударил по поверхности воды. Боб встал на ноги, поднял уши, опустил хвост. Превратился в слух и нюх.

– Это бобер ворует из сетей рыбу! – с отчаянием сказал Каблуков и схватил ружье.

– Напрасны твои труды, – предупредил Зимин. – Бобру твоя рыба не нужна. Он услышал опасность и плюхнулся в воду. Сейчас ты его долго не увидишь. Он сидит в своей хатке или норе и прислушивается. Бобры плохо видят, зато природа их наградила прекрасным слухом.

Боб ловил своим носом запахи воздушного потока, напрягал слух и зрение, по-видимому, думал: «Надо ли предупредить хозяина? Сам все слышит». До слуха Каблукова донеслись звуки шедшей на веслах лодки и тихий разговор.

– Лесуновские рыбаки едут, – тихо сказал Каблуков. – Боб услышал их много раньше нас.

– На то он и собака, – подтвердил Чистов.

Из-за поворота реки выскользнула лодка. На поверхности воды она отчетливо была видна, только сидевшие в ней два человека сливались с бортами лодки, и, казалось, что не люди правят лодкой, а она сама идет. С лодки прозвучал сухой дребезжащий голос:

– Каблук, ты тут?

Каблуков не откликался. Наступила тишина. Снова раздался тот же голос, но уже много тише:

– Он где-то тут, но нас не слышит. Да ну его, поехали, уже поздно.

Лодка быстро исчезла за поворотом реки.