Состояние свободы

Сони было нечего ответить, кроме очевидного «да». Они стояли в тени и смотрели в разные стороны, слыша, как в доме напряженно и настороженно притихла семья Милли – казалось, все они гадали, что произойдет дальше. Милли показалось, что она слышала, как кто-то двигает предметы, очень тихо и воровато – предметы, которые можно было бы использовать как оружие. Неловкое молчание между ними продолжалось. Время сделало их чужими.

– Из-за такой темноты не могу понять, как ты сейчас выглядишь, – слегка засмеялась Сони.

Ее смех не изменился. На мгновение Милли снова вернулась к тому времени, когда им было по шесть.

– Я тебя тоже не могу толком рассмотреть.

– Мне уже нужно уходить. Ты придешь завтра ко мне? Я буду на берегу реки. Не на том, что со стороны деревни, а на другом, прямо напротив места, где обычно проводят грэм сабха. Ты придешь?

Милли колебалась.

– Не бойся. С тобой ничего не случится, ты же со мной.

Милли никак не выдала истинной причины, беспокоившей ее. Позже, обдумывая эту встречу, Милли поняла, что только благодаря последним словам, которые сказала тогда Сони, словно прочитав ее мысли, Милли все-таки решилась увидеться с Сони на следующий день.

Стоял апрель. В четыре часа дня невозможно было находиться где-то, кроме как в тени. Река Банья была зеленой. В самом мелком месте можно было пройти по выступающим из воды камням, частично обнажавшимся во время засушливых месяцев. По другую сторону реки виднелись заросли, похожие на начало джунглей, но если пройти чуть дальше, то там были узкие тропинки, ведущие вниз к другой деревне. Цвела мадука, и красная почва то тут, то там была усеяна опавшими цветками кремового цвета. Милли удивилась, почему их до сих пор не собрали жители деревни, чтобы сделать напитки, или не съели олени и гульманы.

Но куда бо́льшим сюрпризом для нее было то, что она никак не могла связать у себя в голове внешность семнадцатилетней и восьмилетней Сони. Время стерло в памяти некоторые черты, но почему-то у Милли не укладывалось в голове, что стоящая перед ней девушка была повзрослевшей версией той восьмилетней девочки.

– На что ты так смотришь? – смеясь спросила Сони.

Снова этот смех, похожий на журчание прохладного зеленого ручья, бегущего сквозь камни.

Осталась ли в этом смехе и улыбке та девочка, с которой она когда-то дружила? Смогла бы Милли узнать ее в толпе в другом городе? Думала ли Сони сейчас о том же – что могла бы не узнать Милли?

– Знаешь, ты очень сильно изменилась, я бы не узнала тебя, если бы мы встретились где-то в другом месте, не здесь, – сказала Сони, будто побывав в голове у Милли.

Милли отметила про себя, что манера говорить и ощутимая легкость в отношении к жизни не покинули Сони.

– Я думала то же самое о тебе, – сказала Милли.

– Мне сказали, что ты сейчас живешь в таких больших городах, как Ранчи и Джамшедпур, что твои дела идут отлично. Ты заработала много денег? Вышла замуж за кого-нибудь из города? – Ее глаза горели от любопытства.

Милли трусливо отвернулась. Они по-прежнему были чужими друг другу, и она не знала, сможет ли их прошлое растопить лед между ними. Смогут ли они снова, как ни в чем не бывало, гулять по тропинкам между деревьями, которые защищали их от жгучих лучей солнца? Милли заметила, что не было никого из деревни, кто бы собирал здесь хворост или листья кенду. Будхува иногда собирал кенду, чтобы как-то увеличить доход от продажи катушек, но он жаловался, что не так хорош в этом деле, не достаточно проворный. Кроме того, по словам Будхувы, торговцы, которым жители продавали листья, должны были платить налог партии, что, безусловно, им не нравилось, и зачастую они его не платили. Поэтому торговцы с осторожностью относились к новым сборщикам листьев, так как подозревали их в сговоре с партией. Милли посмотрела на толстую, потрескавшуюся кору дерева кенду, на которой трещины образовали целую сетку, напоминающую иссушенную засухой почву. Не похоже, чтобы дерево было здоровым. В детстве она слышала, что в больших старых деревьях живут духи Бурубонга, Икирбонга, Чандибонга и многие другие, причем не все они были доброжелательными. У Лутхум Харам и Лутхум Бурия были собственные деревья сал. Она всегда хотела увидеть бонга на его или ее дереве, но, когда она в детстве спросила у мамы, где эти деревья, та лишь отмахнулась и ответила, что где-то в лесу. Отец Джозеф пытался развеять веру деревенских жителей в подобного рода вещи, но Милли покинула деревню еще до того, как он решил всерьез этим заняться.