Сосуд и зеркало. Развитие эмоционального ресурса личности в психотерапии

Наличие многих религиозных и нуминозных символов в композициях подчеркивает превалирование архетипического уровня. При этом в рассказе о композиции духовные символы описываются как что-то обыденное или сомнительное, т. е. обесценивается. Так, в пустыне ничего нет, кроме песка. Черной Мадонне святое не принадлежит. Загадочность спирали во все времена поражала людей, но для Зои картина спирали является изображением только стихийного бедствия и лишена качества нуминозного. «У пограничной личности особенно заметно, как numinosum переплетается с обыденным. Работа с пограничной личностью часто толкает терапевта в область, которая находится „в промежутке“ – между обыденным сознанием и той уникальной таинственной сферой, которую до сих пор относят к сфере мистики» (Шварц-Салант Н., 2010, с. 37–38).

С начала нашей работы с Зоей долгое время мне все казалось плоским и безжизненным в нашем общении, я чувствовала себя бабочкой, которую прикололи булавкой и внимательно разглядывают. Я боялась пошевелиться и сказать что-то невпопад, опасаясь, что моя ошибка будет замечена и зафиксирована в своеобразном реестре. И конечно, такое случилось: меня неодолимо стало тянуть ко сну, и я начала зевать на сессии. Я раздражалась и злилась на себя, требовала от себя быть более внимательной, но на следующей встрече дремота снова одолевала меня. Это продолжалось до тех пор, пока однажды, поймав ее взгляд, я не почувствовала, что она великодушно прощает меня, даже более – не видит в этом чего-то, что нужно простить, поскольку ей известно, что все безжизненно. Это помогло мне отпустить свой страх несоответствия и стать более свободной. И когда она говорила, что я не могу ее понять, не могу помочь ей, что в этих встречах нет никакого толку, я чувствовала, что внутренне соглашаюсь с ней и одновременно понимаю ее тяжелую усталость, что «знание и не-знание» сосуществуют во мне.

Когда Зоя создала композицию со спиралью, я прониклась глубиной ее внутреннего мира, в которой она сама не отдавала себе отчета или которой боялась. Мое третье пространство ожило, и в процессе нашего общения я стала отражать и контейнировать то, чего я не видела на ее застывшем, как маска, лице, но что предполагала, чувствовала, переживала как настроения и состояния, которые могло выражать ее лицо.

Я представляла ее как спящую царевну, уснувшую на сто лет, но только в этой сказке все было иначе. Двенадцать злых фей подходили к ее колыбели и насылали проклятья, предсказывали невзгоды и смерть, и все же была тринадцатая, добрая фея, которую не пригласили, но она пришла, следуя зову своего сердца. Она не могла снять проклятья, но могла их смягчить – ее Ангел-хранитель, внутренняя жизнеутверждающая Самость, которая через сто лет пробудила ее.

На последней встрече Зоя захотела посмотреть фотографии своих композиций. Для нее оказалось удивительным, что в них есть повторяющиеся мотивы, персонажи и названия. Она призналась, что никогда не помнила, что создавала на подносе на предыдущей сессии, и только сейчас увидела, как переплетаются нити сюжетов. Постепенно, шаг за шагом, разрозненное обретало связанность во внутренней психической жизни, как будто нить Ариадны была у нее в руках и вела ее из лабиринта.

Заключение Эмоциональный ресурс личности

Возвратимся к ранним взаимоотношениям матери и ребенка. Во все времена матери любили, ласкали и лелеяли младенцев. Стремление к взаимной привязанности у ребенка и матери – глубокая потребность, существующая на протяжении многих веков. Она имеет настолько древние корни, что является архетипической, ее воплощение можно увидеть в религии и мифах, легендах и сказках, в образах любящих богинь-матерей и божественных младенцев. В стихах и балладах поэты воспевали материнскую кротость и прелесть улыбки ребенка. Удовлетворение потребности в привязанности не только обеспечивает физическое выживание ребенку, но и служит залогом позитивного отношения к себе и другим людям, к внутреннему и внешнему миру на протяжении всего жизненного пути человека.

В случае неблагополучного детства, если потребность ребенка в материнской любви не находит отклика, негативные эмоции перегружают его, а неудачный опыт как бы держит «в плену». Это также означает, что, став взрослым, такой человек враждебно или с сомнениями воспринимает жизнь, людей и даже собственный внутренний мир. Он ощущает свое внутреннее уничижение и, совершив пустяковый проступок, не в силах избавиться от чувства вины. В случае социального успеха, значительных достижений, он не может испытать удовлетворение и гордость, поскольку внутри него звучит недовольство собой, например в словах «это недостаточно хорошо, надо лучше». Поиск совершенства становится недостижимой мечтой, и на этом пути нет передышек для радости. Имея хорошую семью, он все же не может в глубине души увидеть и принять теплое заботливое отношение близких людей.