Сотни несказанных слов между нами (СИ)

Жан не стал ждать и кинулся навстречу противнику, перекошенное лицо которого выражало лишь голодный азарт и злобу. В желтых выпученных глазах сверкнули отблески двух факелов, рука попыталась схватить человека, но тот оказался проворнее. Воспользовавшись носом титана в качестве подножки, он запрыгнул на голову и полоснул по загривку, а затем, не теряя ни секунды, почти вслепую — пар заполонил узкое пространство коридора — снова вернулся к Микасе, схватил ее за запястье и дернул к себе:

— Надо выбираться отсюда! — просипел Жан сквозь удушающий кашель.

Какими бы крутыми солдатами они ни были, в замкнутом пространстве все навыки и опыт теряли смысл. Нет места для маневра и слишком велик риск случайно ранить своего боевого товарища. Кажется, Микаса это тоже хорошо понимала, поэтому, не проронив ни слова, кинулась через мертвого титана к лестнице.

Подошвы сапог звонко отстучали чечетку по каменным ступеням, легкие наконец-то получили приток воздуха без пыли, а взгляд вместе с ногами устремился к серому проему двери — выходу из тюремного блока. Пол содрогнулся от удара, — гиганты рвались наверх — но камень выдержал натиск. На полпути к выходу Микаса отпустила руку Жана:

— Здесь будет проще. Держи оба, — и протянула ему свой факел.

Теперь уже с двумя клинками она двинулась обратно к люку, из которого только что появился трехметровый, и Жану осталось только наблюдать, как Микаса Аккерман делала то, что по ее же собственным словам всегда удавалось ей лучше всего — рубила мясо.

Видимо, гигантов в подземелье было только трое. Одного порешил Жан, двоих без труда зарубила Микаса прямо в тюремном блоке, когда те по очереди вылезли из люка.

Теперь за их спиной поднимался слабый столб пара и смешивался с водяной хмарью. Дождь усилился. Жан запустил сигнальную ракету в небо, после чего присел на корточки и устало закрыл глаза, пытаясь привести в порядок дыхание и унять легкое головокружение. Все-таки нехило он, видимо, приложился головой о пол в подземелье — вот и заработал небольшое сотрясение мозга. Ничего, не впервой. Хуже было другое. В его мутном сознании снова всплывали имена и даты на расцарапанных стенах тюремного блока. И от этого Жану становилось еще паршивей, еще сильнее начинала болеть голова и давить на плечи хреновое ощущение усталости от всего происходящего.

А потом все изменилось. Что-то теплое коснулось виска, и Жан, открыв глаза, с удивлением посмотрел снизу вверх на склонившуюся к нему Микасу. Она только что приложила свою теплую ладонь к его слипшимся от крови волосам:

— У тебя рассеченная рана. Нужно перевязать, — сказала с сочувствием в голосе и взгляде.

Добрая, ласковая, заботливая Микаса Аккерман, которая наконец-то обратила внимание на Жана. Сегодня, и правда, был сумасшедший день, но ради такого подарка судьбы Жан Кирштайн готов был получить еще пару сотрясений мозга.

Попав в плен серых глаз, он совсем растерял последние крохи разума и, испугавшись, что Микаса сейчас уберет ладонь, накрыл ее своей — прохладной… а еще несоразмерно большой по сравнению с ее ладной и тонкой.

— Не убирай, — пробормотал он еле слышно. — Так мне гораздо лучше.

На языке крутились слова… Много хороших и добрых слов для Микасы. Чтобы успокоить ее, поблагодарить, чтобы унять смущение и тревожную растерянность, но Жан не смог произнести ни одно из сотен возможных. Трус.

Где-то издалека раздался окрик Эрена и вопль Саши. Армин и Конни, а чуть опережая их и Леви уже неслись к ним, чтобы узнать, что случилось.

Микаса тут же отняла руку, а Жан в очередной раз с раздражением подумал, что Эрен Йегер — мудак, раз лишает себя такого драгоценного дара. Головная боль вернулась к нему с новой силой.

«Твои руки, Микаса, как и руки любой женщины, созданы для тепла, а не убийства».

========== Глава 7. Между заблуждением и истиной ==========

К вечеру ветер разогнал тучи до самого горизонта, и по небу разлилась дикая вечерняя заря. В нестерпимом пламени заката полыхал за рекой лес гигантских деревьев, Гьёлль несла оранжевые воды к морю, а волосы Армина окрасились медью. И лишь тюремные блоки в кольце крепостной стены скрылись в глубокой тени — будто сама природа стыдилась сотворенного людьми уродства. Буйство света ослепляло Эрена, но ни один луч солнца не смог добраться до его души. Прошлое, как крепостная стена, и будущее, как вороново крыло, — оба черные и беспросветно тоскливые — уже начинали медленно обугливать его до такой же безнадежной тьмы.

А вот глаза Армина лучились восторгом:

— Думаю, марлийцы использовали это место как тюрьму для своих соотечественников. Что-то вроде трудового исправительного лагеря, — сказал он, пока Эрен осторожно пробирался к нему сквозь развалы книг и увесистых папок с документами, которыми друг обложился так, будто держал оборону против врага-невежества.

Наконец ему удалось-таки добраться до Армина и пристроиться рядом, сдвинув пару книг в сторону.

— Труд делает свободным? — процитировал Эрен въевшийся в мозг лозунг.