Сотня цветов. Японская драма о сыне, матери и ускользающей во времени памяти

– Нет еще. Но ходят слухи, что Танабэ-сан крутит интрижку с еще одним человеком, причем тоже из нашей компании.

– Прямо у Осавы-сан под носом? И он не замечает?

Черноволосый подросток прошел мимо беседовавших мужчин и скрылся за дверью туалетной комнаты. По профилю паренька Идзуми узнал в нем исполнителя песен собственного сочинения, который в прошлом месяце навел шороху громким дебютом. Подросток привлек к себе внимание тем, что в своем творчестве смело и откровенно поднимал тему селфхарма, и на первом же выступлении, которое он устроил прямо на открытом воздухе перед входом на станцию Сибуя, парень собрал более тысячи человек, сделав себе имя.

– Мне кажется, он не в курсе. Если бы он знал, им бы уже не поздоровилось…

– Да уж… Танабэ по тонкому льду ходит.

– Но это вполне себе в ее духе. Ей, за что ни возьмись, за одним зайцем гнаться скучно. Эта черта отчасти и притягивает к ней людей. Ну да бог с ней. Я смотрю, вы снова ни сном ни духом о том, что внутри офиса происходит, – хихикнул Нагаи, продолжая пялиться в экран телефона.

Идзуми был поражен остротой нюха коллеги – как он только это все расчухивал! – и вместе с тем его немного укололо, что он опять ни о чем не догадывался.

– Как состояние вашей мамы?

Идзуми обнаружил, что глаза из-под двойного века теперь смотрят прямо на него. По мимике собеседника он не мог понять, то ли его коллега действительно беспокоился, то ли это была лишь очередная прелюдия к тому, о чем тот действительно хотел поговорить.

– Более-менее. С пансионатом нам, конечно, очень повезло. Но деменция все больше дает о себе знать. Каори мама уже напрочь забыла. Бывает, что она и меня не сразу узнает.

– Да, представляю… Человек будто все глубже и глубже погружается в детство, стремясь вернуться в бессознательное младенчество.

Идзуми мысленно отметил, что так оно и есть: речь Юрико и правда становится проще, а в поведении то и дело проглядывает что-то ребяческое. Возможно, сейчас пленка, на которую записывались все воспоминания матери, перематывалась назад, к самому началу.

– На днях ездил к ней в пансионат, и, когда мы уже прощались, она так внезапно кинулась на меня с объятиями…

– Ой, как неловко вам, наверное, было…

– Ага… Вообще, мне кажется, она приняла меня за кого-то другого. Я тогда впервые почувствовал, что и мама – она не просто мама, а еще и женщина.

Перед глазами всплыла одна из дневниковых зарисовок: мама, которая сидела на скамейке и наблюдала за белым кораблем, ожидая встречи с Асабой.

– Я раньше даже и представить себе не мог, чтобы мама испытывала романтическую любовь к кому-либо; но сейчас я понимаю, что она была даже в какой-то степени одержима этим чувством.

– Понимаю, у нас с бабушкой такая же история была.

Когда заговорил Нагаи, из туалета вышел тот черноволосый парень. Теперь рукава его рубашки были закатаны, так что можно было рассмотреть обе руки вплоть до плеча.

Для человека, который своим творчеством рассказывал о селфхарме, его руки были на удивление чистыми, без единой царапины.

– Бабушка отказывалась писать завещание, несмотря на то что прекрасно понимала, что в семье все потом перессорятся из-за наследства. Ее и налоговый консультант, и нотариус убеждали написать завещание, пока деменция еще была на начальной стадии, но она противилась до последнего. И отец, и наши родственники со стороны дяди ума не могли приложить, откуда вдруг у бабушки взялось такое своенравие. Но я в целом догадывался, почему она так поступает.

Белоснежные руки подростка разбудили в голове Идзуми воспоминания о VOICE. Номер отеля, из которого открывался вид на квартал Сибуя. Девушка, которая призналась в том, что забыла о музыке.

– Я думаю, что бабушка специально ничего не писала, чтобы подтолкнуть сыновей к проявлениям любви. В ее планах было организовать все так, чтобы братья, как бы соревнуясь между собой, окружали ее заботой. «Мам, ну как ты?» «Тебе чего-нибудь принести?» «Сходим куда-нибудь вместе?» Ведь настоящая услада для материнских ушей! Конечно, бабушка не хотела, чтобы это заканчивалось, и именно потому не торопилась ничего подписывать. А кончилось все тем, что она, так ничего и не составив, потеряла дееспособность, и братья чуть не перегрызли друг другу глотки в борьбе за наследство. Люди ждут, что им справедливо воздастся за все хорошее, что они сделали.

На прошлой неделе Идзуми случайно подслушал, что VOICE уходит в другую компанию. По слухам, она сейчас согласна исполнять все, что только предложат. И это тот человек, который был так чувствителен к словам собственных песен.

«И как можно репродуцировать Человека?» – примерещился Идзуми бархатный голос VOICE. На днях он, желая узнать, что там происходит у певицы, полез в интернет, и на одном просветительском сайте нашел ее интервью с исследователем в области искусственного интеллекта.

Даже по внешнему виду ученого уже можно было сказать, что он горит своим делом.