Сотник

Впрочем, тетка Ирина просила не волноваться понапрасну. Время есть, и она делает все возможное, чтобы предотвратить грозу, которая так еще и не разверзлась. Огласке это дело Николай предавать не стал. А значит, ничего еще не потеряно. Лизу же Ирина извещает только ради того, чтобы это не стало для нее неожиданностью.

— Ну, Алексашка. Ну, с-собака.

— Алексашка? — удивилась Даша. — Меншиков?

— Он, — зло бросила Лиза. А потом спохватилась: — Господи, Ваня, что же теперь будет-то?

— Да что случилось-то?

— Вот отсюда прочти, — передавая письмо тетки, попросила Лиза.

— Во-от оно как, — задумчиво протянула Даша. — Так а Меншиков-то тут при чем?

— При том, что он однажды нас с Иваном застал и порывался сообщить братцу об увиденном. Но я успела его перехватить и пригрозила, коли расскажет, обвинить его в том, что он меня домогался, — густо покраснев и потупив взор, пояснила Лиза.

— Погоди. Но Иван, Ирина Васильевна, да и ты сама твердили в один голос, что промеж вами ничего не было.

— Не было. — Лиза секунду-другую помялась. — Почти. Мне тогда казалось… Но на деле вышло так, что я сама поцеловала Ивана, пока он стоял истуканом. И было это лишь однажды.

— И именно это увидел Меншиков, — покачав головой, поняла Даша. — Выходит, с той поры он сумел найти видоков. Иначе бы не решился. Ты точно все рассказала, Елизавета Дмитриевна?

— П-почти. Я год тайком ходила на гулянья в Стрелецкую слободу, где и приметила Ивана. Была дружна со многими, пока меня один из Ваниных стрельцов не распознал.

— А вот теперь все понятно. Стрельцов тех в столицу под караулом везут, чтобы также сделать видоками. Не гляди так, Елизавета Дмитриевна. Коли пытать станут с пристрастием да подскажут, в чем нужно сознаться… Не в том еще на дыбе сознавались.

— Нешто пытать станут?

— Все зависит от того, насколько государь сочтет оскорбленным себя и род. А кровь свою ты и сама должна знать хорошо.

— На прапрадедушку намекаешь? — уточнила Лиза.

— Намекаю, — ничуть не стушевавшись, подтвердила Даша.

— Господи, что же теперь будет-то?

— Что бы ни случилось, ты тут ничем помочь не сможешь. Если только все испортить.

— А есть куда еще портить?

— Поверь, как бы худо ни было, всегда может быть еще хуже. К тому же Ирина Васильевна пишет, что она попытается погасить грозу. И тут уж лучше довериться ей.

— Погоди. А письма были только мне? Или и супругу моему?

— Князю тоже было несколько писем. Но от кого, не ведаю. А что ты так всполошилась, княгиня? А-а-а. Нет, государь не станет о том говорить твоему супругу. Более того, все дознание обставит тишком да бочком, чтобы никто не смел трепать царскую семью.

— Да при чем тут это? Егор. Десятник стрелецкий. Он ведь тоже из ближников Ивана, — поднявшись, пояснила Лиза и решительно направилась к двери.

Палаты, отведенные князю, были не столь уж и малы. Все же, что ни говори, а он был лицом Пскова. Здесь, на красном крыльце княжьего каменного терема, проходили суды. Вот так, все на свежем воздухе, и желающие присутствовать находились под открытым небом. Разве что сам князь да дьяки располагались под кровом.

И тем не менее это каменное здание не было дворцом, кои строились в Москве, а потому и пройти в рабочий кабинет мужа Лизе удалось довольно быстро. Судя по всему, тот еще не закончил разбирать корреспонденцию.

— Здравствуй, дорогой, — проворковала Лиза, павой проплыла к столу и положила руки на плечи мужа.

— Здравствуй, ладушка, — тут же засветился, как ясно солнышко, тот и, извернувшись, поцеловал ее правую руку.

— Гонец прибыл. Мне письма от братца и тетушки доставил.

— Знаю. Мне вот тоже от Николая Дмитриевича послание пришло.

Вот так. Не государь, не царь, а по имени-отчеству. А потому что пока Трубецкой на княжеском столе в Пскове, Николай ему не государь. Ведь князь псковский номинально является правителем вольной земли, ни перед кем не кланяющейся.

Лиза быстро затараторила, перечисляя все новости, что почерпнула из писем брата и тетки. Разве что «забыла» упомянуть о приписке, сделанной великой княгиней де Вержи.

— А тебе Николай о чем пишет?

— Да так. Ничего особенного. Интересуется нашим с тобой житьем. Ладно ли у нас, не обижаю ли я тебя. Ну и грозится, что я еще попомню, коль скоро решу обидеть его любимую сестру. Спрашивает, как ты ладишь с псковичами. Хорошо ли они приняли великую княгиню.

— И все?

— В принципе да. Разве что еще просит отправить обратно в Москву десяток измайловцев. Возникла в них какая-то надобность.

— Как так? Братец заверил меня, что десяток при мне будет. Опять же, Егор, командир десятка, он ведь муж Анюты, а я ее прочу в кормилицы. Негоже семью разлучать.

— Так пускай с мужем в Москву и возвращается. Нешто мы кормилицу не найдем? — удивился Трубецкой.

— Дите наше кому ни попадя я не доверю, — решительно рубанула княгиня. — И стрельцы эти. Они, между прочим, жизнь мне спасли. И я более никому иному не доверюсь.

— Но Николай Дмитриевич…

— Ванечка, ну я прошу тебя. Тебе легко, ты муж зрелый и сильный. Мне же на чужбине страшно. А как представлю, что тебя нет… А тут тетушкины стрельцы, и сразу на душе покойней.