Сотник

О как. Выпрямился, приосанился, бородка торчком, голос звучит твердо. Эта метаморфоза удивила даже Добрыню, что было видно по его ошарашенному лицу. Ну ни дать ни взять агент под прикрытием, сбросивший с себя маску. Впрочем, только ассоциация, и не более. Этот субчик работает на себя, и никак иначе.

Устроились друг напротив друга. Копытов все так же стоит в сторонке, не вмешиваясь в разговор и приглядывая за тем, чтобы кабатчик и его прислуга держались подальше. Ну и кабак открывать не дает. Вышибала уже снаружи перед входом, заворачивает всех страждущих, ссылаясь на мифическую занятость хозяина.

— Значит, так, Кузьма. Выходов у тебя два. Первый — ты работаешь на меня, с платой не обижу. И второй — я тебя сведу на съезжую, и уже к завтрашнему утру ты будешь болтаться в петле.

— Не больно ли ты скор? — недоверчиво хмыкнул Кузьма.

— Добрыня тут сказывал, что ты все обо всех знаешь, даже то, чего они сами о себе не ведают.

— Ну, то он приукрасил.

— Карпов моя фамилия. Иван Архипович Карпов.

Едва это услышав, Кузьма даже поперхнулся от неожиданности и вперил в парня внимательный взгляд. Не испуганный, а именно внимательный и изучающий. Потом пришел к какому-то выводу и недовольно крякнул.

— Сотенный Измайловской сотни? — все же уточнил нищий.

— Он самый.

— Н-да. А ить и впрямь скоренько можешь отправить на виселицу. Небось еще и кабатчика видоком выставишь, — решительно отправляя в рот ложку с кашей, произнес Кузьма.

— Выставлю. До него мне дела никакого. Любого из их братии возьми, и грехи на всех будут одни и те же. А так, глядишь, еще и пригодится. Как думаешь, будет благодарен за то, что петли избежал?

— Аки верный пес. Правда, до поры. А как возможность сыщется, так и предаст без оглядки, — пренебрежительно махнув в сторону кабатчика, пояснил Кузьма.

Потом вновь решительно подхватил очередную порцию каши и усиленно заработал челюстями. Интересно, если он всегда так питается, а не баландой какой, то отчего такой худющий?

— Ну так и ты таков же будешь. Только обернусь к тебе спиной, как ты в нее ударишь.

— А может, и не ударю.

— Может, и не ударишь. Коли опаску иметь будешь.

— И в чем моя опаска?

— А то ты сам мне поведай. Ну, чего глядишь? Коли тебя прихватить не за что, так ты мне бесполезен.

— И тогда в петлю?

— Именно.

— А как служить тебе соглашусь?

— Поначалу стану платить тебе, как поручику, по пять рублей в месяц. А дальше будет видно. Станешь хорошо служить, и больше положу.

— Это что же мне делать придется?

— А то же, что и сейчас делаешь. Знать все о тех, о ком я скажу. Ну и мне докладывать, ясное дело. Семья есть? Да ты не молчи, мил человек. Говорю же, коли ухватить тебя будет не за что, то только на съезжую. И учти, клятвам да слову честному я не верю.

— И сам не держишь? — невесело ухмыльнулся мужичок.

— Сам держу. Всегда. Потому как добрую славу никакими деньгами не купить, а только прожитыми годами. Но тебе у меня веры нет. А потому повторяю вопрос. Семья есть?

— Ну, есть, — с кислой миной ответил Кузьма.

Оно, конечно, семья — это… Но выбор не особо велик. Пусть он этого парня видит впервые, но слышал о нем многое. И ночное происшествие, о котором нищий уже знал, тоже говорило в пользу сотенного. Ить не объявился, учинил тайный сыск и теперь сидит перед ним, условия ставит. И сомнений никаких: если Кузьма не согласится, повесят его, и вся недолга. А там, глядишь, еще и о семье выпытают да счет учинят.

— Где проживают? — продолжал расспрашивать Иван.

— Село Осиновка в десяти верстах от Москвы, — поведал мужик и добавил: — Овечкины мы.

— Село вольное?

— Вольное.

— И что же ты так-то? Чай, и земельный надел есть. Ты давай говори, Кузьма, мне тебя до себя допускать, а потому я знать должен.

— Да лет двадцать назад неурожай случился. Голод пришел в дом. Вот и подался я в Москву на паперть. А там завертелось, в привычку вошло.

— Семью-то поднял?

— Поднял. Надел брательник старший возделывает с сыновьями. А я так деньгу в дом несу. И получается поболее, чем с надела. Дом поставили — чисто хоромы.

— Сам-то что же, бездетный?

— Троих Господь прибрал. Трое живы-здоровы. Девки уж, почитай, невесты. Сын же в школе при академии учится. Я его на полный кошт определил.

— О как! И все на милостыню?

— Чего спрашиваешь, коли сам знаешь, что не только на нее, — обреченно проговорил мужик.

— Х-ха! Вот молодец. Ну а с дядей Яшей как же? Как он мог пойти на ограбление своего клиента? Решил прикарманить все оставшееся? — Иван смотрел на Кузьму требовательным взглядом.

Если это дядя Яша, то ему нужно знать. И тогда уж этому еврею-выкресту не жить. Без вариантов. Помнится, некоего Родиона, помощника новгородского купца, за подобную подставу Карпов-младший отправил к праотцам. И этот меняла ничем не лучше.

— Да чего теперь-то, — глянув на Ивана, снова вздохнул нищий. — Племянник у него есть, Изя, помогает в делах, ну и за наследника, значит.

— Видел такого, — подтвердил сотенный.

— Вызнал я, что он содомит.

— И что, дядя из-за этого открестится от него?

— Дядя нет. А вот коли Синод о том прознает, торчать пареньку на колу.

— И дядя, спасая своего племянника…