Сотник

И снова перезарядиться, наблюдая за тем, как на него несется турок с перекошенным от ярости лицом, замахивающийся саблей. Но Иван все же успевает взвести курок и нажать на спуск. Осечка! Револьвер летит в сторону. Рука тянется ко второму. Но он отчетливо понимает, что ему не успеть. Ничего не успеть. Ни извлечь револьвер, ни уйти с линии атаки. А саблю он никогда и не носил, потому что бесполезно. Не сросся он с клинком. Неужели конец?!

Б-бах!

Турка буквально опрокинуло на спину. Он еще и высоко взбрыкнул ногами. Данила, денщик Ивана, деловито и спокойно откинул табакерочный затвор карабина и потянул из патронника стреляную гильзу.

— Иван Архипович, я воздушку перезарядил, — доложил Ольховский.

А вот это просто отлично. Карпов подхватил пневматический карабин и повел частый огонь. Ну или, если быть точным, все же стрельбу. Выстрелы воздушки — несерьезные, на первый взгляд, в сравнении с огнестрельным оружием — весьма исправно сеяли смерть. Иван и сам не заметил, как очистил лестницу от вереницы штурмующих. А потом подоспела и помощь.

Получив возможность выйти из гущи боя, сотенный наконец вновь вернулся к руководству сотней. Ну, в той мере, в какой это вообще было возможно. Никаких резервов у него не оставалось, штурм же был равномерно распределен по всему сухопутному участку, если его так вообще можно назвать.

Вдруг внимание привлекли двое стрельцов. Несмотря на творящийся бедлам, Иван легко узнал того самого громилу-гранатометчика. И что удумали эти ухари! Наскоро привязали к веревке метательную гранату, активировали запал и подвесили снаружи стены. Вреда ограде граната причинить не может, зато посылает осколки в сторону противника, вверх и вниз.

Так себе мера, если честно. Но зато их товарищи чуть в стороне подвесили такой же гостинец к лестнице, и тот рванул под ногами атакующих. Троих янычар как ветром сдуло. Хм. Ну или взрывом.

Двое стрельцов, охая и кряхтя, подхватили ствол разбитой пушки и с молодецким «э-эх!!!» забросили ее на штурмовую лестницу. Та и без того несла на себе вес четверых турок, а тут еще и такой привет. Словом, сломалась и увлекла с собой в воду всех бедолаг.

Еще немного, и боевой запал штурмующих сошел на нет. А там они и отходить начали. Ну или, как обычно здесь бывает, побежали прочь от укрепления, и вся недолга. Поди разбери, бегство то или отход по команде. Карпов все же предполагал, что организацией тут и не пахнет. Очень может быть, что нашелся один ухарь, которого быстренько поддержали остальные.

Только теперь, когда появилось время перевести дух, Иван заметил, что на его участке многие стрельцы убиты или ранены. А еще именно здесь туркам удалось подвести сразу две лестницы. Вот так и вышло, что ему пришлось отбиваться едва ли не в одиночку.

— Жив, Петр Сильвестрович? — окликнул Карпов покрытого копотью офицера.

А как это он?.. А просто. Светает. Вот и видится теперь все хорошо. Не в деталях, конечно. Все же только предрассветные сумерки. Но порох — вообще штука въедливая. А чумазость у стрельцов сейчас повышенная.

— Как видишь, Иван Архипович, — зажимая раненое плечо, ответил полусотенный.

— Ничего. Лекарь у нас знатный, вылечит на раз. Давай в башню, займись раной.

— Да я…

— Не спорь. Командирам взводов проверить личный состав и доложить мне о потерях! — выкрикнул Карпов приказ и опять к Гуляеву: — Иди, Петр Сильвестрович. Иди. Трудов нам еще предстоит немало.

Потери удручали. Если при захвате башен и дневном штурме турок потери измайловцев составили всего лишь один раненый штурмовик, то теперь дела обстояли куда как хуже. Двенадцать убитых, двадцать шесть раненых, причем одиннадцать настолько тяжело, что Рудаков не давал никаких прогнозов относительно их выздоровления. А точнее, предлагал подыскивать место для могилок.

Больше половины из оставшихся щеголяли легкими ранениями, позволившими им остаться в строю. В основном это были царапины или незначительные порезы. На одном из участков успели схлестнуться в серьезной рукопашной. Отсюда и резаные раны. Надо же, а Иван как-то и не заметил, что такое случилось. Все же командирского опыта ему еще набираться и набираться…

— Господин сотенный, там это… — эдак своеобразно доложил подбежавший стрелец.

Дело уже близилось к полудню. И Иван как раз беседовал на завалинке с Рудаковым. Медик сетовал на то, что не в состоянии помочь страдальцам с проникающими ранениями. Поминал попов, запрещающих производить вскрытие тел православных, а как результат медицина не может продвинуться в лечении подобных ран.

Вообще-то тут Иван мог бы поспорить. Попы попами, но палки в колеса развития медицины в не меньшей степени вставляет именно признанная профессура. Запреты священников еще хоть как-то можно обойти. А вот поди поборись с маститыми мастерами лекарского дела, коли тебя бойкотируют.