— Мм?.. — Мишке, кажется, удалось удивить Агафью. — Ты столь предан Мономашичам?
— Да, ваша светлость! Прошедшей зимой я так князю Вячеславу Владимировичу и сказал: "Волкодав из чужих рук пищу не берет!"
— Ты разговаривал с Вячеславом? Как это ты сподобился?
— Имел честь, ваша светлость! На празднике проводов зимы я с отроками показывал в Турове воинское учение… ну, чему у нас в Погорынье воины молодежь обучают. Его высочеству Вячеславу Владимировичу понравилось, и он меня златым перстнем одарил!
Агафья скользнула взглядом по Мишкиным пальцам:
— А что ж подарок-то княжий не носишь?
— Я за него холопа выкупил и, окрестив, по завету Господа нашего Иисуса Христа, даровал ему волю.
— Гм… Похвально, боярич, похвально.
— Ну что ж, — продолжила княгиня тоном, от которого "поплыл бы" любой подросток, — вижу, что мы теперь под защитой хоть и молодого, но достойного воина… и истинного боярина!
Мишка потупился и свел раздвинутые до того колени, только что пол носком сапога ковырять не принялся.
— Могу теперь ни за себя, ни за детей не опасаться.
Мишка гулко сглотнул и шумно втянул носом воздух.
— И братьям о твоей доблести и разумности расскажу, — медоточивость голоса Агафьи превысила все мыслимые границы, — и воеводу Погорынского извещу о благодарности за прекрасное воспитание сына…
— В-внука… ваша светлость… — В последний момент удалось удержаться от соблазна подпустить слезу в голос, но кто-то из близнецов-"пажей" растроганно шмыгнул носом и негромко звякнул кольцами доспеха.
— Внука? А батюшка твой?
— Десятник Старшей дружины Погорынского войска Фрол Лисовин пал в сече на Палицком поле… — К концу фразы Мишка понизил голос почти до шепота.
— Так ты сирота… — Княгиня подалась вперед и подняла ладонь, как бы собираясь погладить Мишку по голове, но сдержалась.
— И ты преодолел все испытания, тебе ниспосланные, сотником стал…
Княгиня разливалась соловьем, Мишка делал вид, что не знает, куда деваться от столь ласкового обращения, а "пажи" — Елизар с Елисеем — громко сопели дуэтом и, казалось, вот-вот начнут растекаться, как масло на солнышке.
— А скажи-ка, боярин Михаил Фролыч…
— …А не приходила ли тебе мысль на княжью службу поступить?
— Служить вам, ваша светлость, честь для меня великая и радость душевная!