Сотник

— Удивительный человек, — покачал головой князь Шереметьев, взгляд которого прилип к броне парня… посеребренной. Полностью. Это цепляло и немного уязвляло, потому у него самого был добрая зерцальная бронь, да украшенная золотом и серебром. Но украшенная. А тут — просто бесхитростно покрыта серебром. Зато вся. И это выглядело довольно занятно.

— Не по Сеньке ли шапка? — спросил Басманов, также обративший внимание на броньку сотника.

— Так князь же, — пожал плечами воевода и осекшись замолчал под суровым взглядом Шереметьева. Впрочем, поправлять его не стал. Ибо сам не знал, что думать.

Посверлил его взглядом. Хмыкнул. Глянул на сотню Андрея. Пожевал губы. И затих, погрузившись в свои мысли.

Сотня Андрея бросалась в глаза не столько своим богатым снаряжением, сколько фундаментальной неправильностью. Это князь на уровне подсознания заметил, а осознать не мог. И не только он.

На фоне «цыганского табора» поместного войска, пестрого и разного, эти всадники выглядели едва ли не регулярной армией. Ну а что? Все снаряжены и вооружены единообразно. Вон — копья покачиваются в такт, помахивая крохотными прапорцами — все одной длины и, судя по всему, диаметра. Конечно, какие-то различия имелись, прежде всего в одежде. Но они меркли на фоне общего ощущения единообразия и порядка.

А обоз?

У сотни был свой обоз. И это не вьючные лошади, а вполне себе приличные повозки. Двуколки с большими колесами. Из-за чего всадники не имели необходимости перегружать ни своего основного коня, ни заводного всякого рода походным скарбом. Отчего сотня в целом не выглядела «табуном, кочующих цыган», нежели такое-же количество воинов, идущих обычным образом.

Понятное дело — что таких выводов с первого взгляда никто не делал. Во всяком случае осознанно. Но подсознательно они ощутили разницу очень четко. Все. Включая сотенных помещиков, сравнивших себя с окружающими. Они ведь за эти месяцы уже привыкли к порядкам Андрея и им подобное все казалось заурядным, обычным и даже надоевшим. Однако, глядя на бардак иных сотен, невольно приосанились.

— Сотник Андрей сын Прохоров с сотней, — рапортовался парень, подойдя к князю Шереметьеву.

— Добре, — кивнул тот. — Только тебя и ждем. Смотра проводить не станем. И так видно — все по уму у людей твоих.

— Среди них несколько новиков, надо бы поверстать.

— Сделаем, — кивнул Шереметьев.

— Разве их несколько? — оживился воевода. — Тут ведь вон сколько людей? А сколько к тебе из полка ушло?

— Я привел тридцать двух послужильцев и тридцать шесть кошевых, да казачков покамест пять, но позже должно еще подойти. Они тоже на моей службе. Хотя, как их считать — не ведаю. Не слуги, но и не послужильцы.

— Так казаками и запишем… — начал было говорить князь, но осекся, — сколько ты говоришь послужильцев?

— Три десятка и два, а к ним еще три десятка и шесть кошевых, что при обозных двуколках и заводных конях стоят.

— Тридцать два послужильца?! Какой у него оклад?

— Вотчина сто четвертей на реке Шта да триста четвертей поместья рядом. — рапортовал окладчик.

— И много ли у него крестьян?

— В поместьях не живет ни крестьянина, ни бобыля. А в вотчине много разных людей проживает, но землепашеством два десятка промышляют.

— И как это записывать в десятню? — спросил у Андрея князь. — Четыре сотни четей пашни по окладу, на которых трудится два десятка крестьян. И ты выставляешь с них тридцать послужильца и тридцать шесть кошевых? У тебя совесть есть?

— Нет, — честно ответил сотник без тени улыбки на лице.

— Оно и видно. Боже… боже… — покачал он головой. — Нет. Никак нельзя без смотра. Готовь сотню свою.

— И казаков?

— Казаков не надо, их сие не касается…

Писали и разбирались они долго. Часов пять, не меньше. И чем больше возились, тем более дикая картина вырисовывалась. Ведь воины-помещики в доброй броне и о двуконь выехали с пустопоместных владений, либо крайне плохо заселенных. После разорения 1552 года Тула еще не оправилась. Да и прибились к Андрею в основном самые бедные, у кого пойти некуда было, что только усугубило ситуацию…

— И что ты тут изобразил? — тихо спросил князь у Андрея, когда все закончилось и помещики выдохнули с облегчением. Им всем все засчитали и положили хорошие оклады, да не землей, а рублем. Ибо какой толк от пустой земли?

— Что именно?

— Это ведь ты их всех так одел. Зачем?

— Те, что с ломовыми копьями — это вроде выборных с войска Батыя. Слышал ли о таком?

— Доводилось.

— Он с такой конницей много кого разбил. Жаль коней хороших нет, а то бы можно было еще лучше изобразить.

— Лучше?! — удивился Шереметьев. — Куда уж лучше?

— Катафрактарии. Что ты о них слышал?

— Ничего.

— Считай тоже самое, только кони лучше, и они также прикрыты броней.

— Ты ври да не завирайся. Думаешь, не пытались на аргамаков броню надеть?

— На кой черт сдались эти аргамаки? Борзая мелюзга. Здесь хорошие кони нужны. Крепкие. Как у ливонцев али тептонов, или у ляхов.

— Ах… вот ты о чем. Но это грезы несбыточные.

— Грезы. Посему обходился тем, что есть.

— А эти? С луками?