Сотник

Довольно быстро рупор притащили. Опробовали. Все заинтересовались им. Очень удобная штука. Однако Андрей с темы не ушел, продолжая:

— … вот и выходит, други, что трусы лож на меня навели, чтобы себя оправдать. А Султан, мерзавец, воспользовался этим, дабы на Государя нашего и митрополита гадости всякие возвести.

— Ой ли? — возразил Басманов. — От церкви Государя нашего и митрополита Макария попытались отлучить патриархи.

— А чьи они слуги? По чьему приказу служат? Али ты веришь в то, что хоть один из патриархов тех воровских, посмел бы поклеп на Русь возводить по доброй воле?

— И то верно, — согласился Дмитрий Иванович. — Я два года назад в Царьграде был. Дядю своего вызволять ездил. Выкуп возил. Так заприметил — ежели муэдзин начинает звать на молитву, то христианам должно прервать свое богослужение. И ждать. Даже если литургию служат.

Все помолчали.

— Дело не в этом, — возразил Андрей. — Они в праве своем, ибо землей той владеют. В честном бою взяли город. Их земля — их порядки, пусть и неприятные нам. Но ведь они свои порядки у нас желают устанавливать, без всякого завоевания. Да еще по подлогу и лжи. А это уже мерзко и ничтожно. Это уже терпеть никак нельзя. Посему я и написал письмо. Султан-то, понятное дело, даже и не узнает о нем. Но попытка не пытка…

— Все одно — посоветоваться с Государем требовалось в таких делах! — достаточно резко заметил Шереметьев.

— Если я виновен в том перед Государем, то отвечу перед ним. А более о том и болтать нечего. — нахмурился Андрей, раздраженный излишней осторожностью Шереметьева.

Вероятно, он сказал излишне резко или слишком утвердительно, выдав свое раздражение сверкнувшими глазами, но на эти слова все отреагировали странным выражением лица и нервными взглядами. Иван же Шереметьев было дернулся что-то ответить, да замолчал, не ввязываясь в перепалку. Слишком уж твердо и решительно Андрей смотрел ему прямо в глаза. Для простого сотника чрезвычайно дерзновенно. Не посмел бы он такое себе позволить. А вот Дмитрий Иванович улыбнулся и кивнул каким-то своим мыслям…

На этом разговор в целом и заглох.

Шереметьев и Вишневецкий удалились для обсуждения условий совместного похода, а Андрей занялся обустройством лагеря для своей сотни. По ходу дела напряженно думая.

Он не помнил, чтобы в походе принимали участие ни казаки, ни Вишневецкий. Однако они пришли. Что это? Неточность описания или начало изменений истории, что стали накапливаться как снежный ком? И как эти изменения аукнулись на крымчаках?

Впрочем, выходка Сулеймана говорила о том, что история начала делать свой поворот. Насколько крутой — не ясно. Однако знания исторических реалий теперь все больше и больше обесценивались, ибо мир явно сошел со старых рельсов, уходя куда-то в сторону — на новый путь.

***

— Чем порадуешь? — не здороваясь спросил Иоанн Васильевич, вошедшего к нему патриарха Сильвестра. Очень холодно. Слишком холодно. Он всегда с ним так разговаривал теперь при личных встречах. Да и на людях не сильно цацкаясь.

— Государь, — поклонился тот. — Виноват я перед тобой без меры, гложет меня совесть с того самого дня. Но видит Бог — все сделаю, чтобы искупить. Прости ты меня, дурня окаянного.

Царь промолчал.

— Крест на том поцелую. Ибо верный твой слуга. — произнес Сильвестр после небольшой паузы.

Царь снова промолчал, ничего не говоря.

— Бес попутал. Клянусь. — вновь после небольшой паузы произнес патриарх и демонстративно поцеловал крест. — Верно, яки пес тебе служить стану. Живота за тебя не пожалею. За тебя и деток твоих. — быстро произнес он и вновь его поцеловал.

— Как проходит Собор? — немного смягчившись, спросил Иоанн Васильевич.

— Непросто. Просто взять и отнять у монастырей их обширные владения оказалось сложным делом. Монахов то много. Да и ремесла у них при монастырях с избытком. Сие можно махом порушить, но убытков понесем изрядно. И вместо добрых прибытков тебе одно разорение устроим.

— На попятную, стало быть пошли? — снова посуровел Царь.

— Упаси Боже! — истово перекрестился Сильвестр. — Придумаем, обязательно придумаем, как сложность сию разрешить. Над тем и думы думаем уже который день.

— А что с Андреем? Мне доносили, что ты на торговом ряду сам кричал, будто бы он чуть ли не святой. А ныне молчок.

— Государь, — замялся Сильвестр. — Мы просто не ведаем как сие объяснить. Грешен. Пока протопопом был — не ведал, как вельми трудно дела делать на московской кафедре.

— Так может быть тебе подыскать того, кто лучше справится? — выгнув бровь, поинтересовался Иоанн Васильевич. — Один раз ты меня уже разочаровал. Я верил тебе. Как отцу родному верил. А ты предал. Что каешься — молодец. Только веры тебе это не добавляет. Делами, а не словами сие надобно доказывать. И поверь — не стоит меня больше разочаровывать, не стоит…

— Не разочарую! — порывисто произнес Сильвестр, упав на колени.