Сотник

— Ступай, — вяло махнул рукой Царь, но смотрел он на нового патриарха без злобы. Ему доносили, что тот токмо хорошее о нем болтает. И нигде, ни словом не обмолвился дурным. Долго ли это продлится? Бог весть. А может и правда, бес попутал? Иоанн Васильевич не знал, но пока давал ему шанс оправдаться…

***

Султан Сулейман медленно шел по тропинке пышного сада, организованного в дворце Топкапы. Тихо. Молча. Задумчиво. Он был погружен в собственные мысли, обдумывая новости о делах в Венгрии.

Уже три года шла война между османами и австрийцами, проходящая традиционно в землях Венгрии. В 1552 году османы сумели нанести имперцам серию болезненных поражений, заняв несколько крепостей. Позже же, будучи отвлечены на боевые действия с Персией[3], предпринимали лишь локальные операции и давили дипломатически, не гнушаясь угрозами и банальным шантажом. И вот — в апреле 1555 года, не выдержав, эрцгерцог Австрии отправил от своего имени дань за Трансильванию и письмо с предложением мира.

Султан не спешил с ответом.

Он прощупывал почву в Венгрии и думал, как с этой войны получить наибольшую выгоду. И вот, только что поступили свежие известия из Венгрии, которые ему сообщил визирь[4]. Сообщил и теперь шел молча за ним, стараясь не мешать все обдумать как следует. Воины же охраны так и вообще отстали шагов на тридцать. Все-таки это Топкапы, а не городская площадь.

И тут до Сулеймана донеслись приглушенные голоса. Это разговаривали садовник с одной из служанок. Он остановился и поднял руку, приказывая не мешать, а сам стал слушать, благо, что их отделяли густой, высокий кустарник и эти слуги могли говорить свободно…

— Ты слышал?

— Что? Опять ты говоришь загадками.

— Весь город только об этом и судачит.

— Опять какая-нибудь чепуха? — фыркнул садовник. — О чем еще могут люди так увлеченно болтать? Как будто у них нет дел?

— О! На дверях Айя-София кто-то ночью прибил письмецо одно.

— И из-за этого все болтают?

— А ты не хочешь послушать, что было в том письме?

— Вряд ли что-то дельное.

— Так мне не говорить?

— Ох! Ты меня потом с ума сведешь и все равно разболтаешь. Говори сейчас. Что там было?

— Там некто Андроник из Тулы объявлял самого султана, да будут его дни вечны, лжецом и вызывал на поединок, дабы Всевышний рассудил их. А ежели от откажется от поединка до ближайшего рождества пророка Иссы, то этот наглец объявлял награду за его голову в одно акче.

— Ты в своем уме?! Ты зачем мне это рассказываешь?! Безумная!

— Ты чего?

— Такие глупости даже пересказывать — дурость! Вот уж куриные мозги! Не смей мне больше такого говорить! Не хочу даже слушать, как ты возводишь хулу на моего господина. И никому больше не болтай, если головы лишиться не хочешь! Поняла?

— Да… — как-то подавленно произнесла служанка.

И они замолчали. Ненадолго. Служанка фыркнула и куда-то пошла. А садовник вернулся к своим делам, начав возиться с чем-то в земле.

Сулейман немного постоял. Пожевал губы. После чего подозвал визиря:

— Садовнику этому выдай тысячу акче. Нет, пять тысяч. А дуру эту выгнать, чтобы я ее больше во дворце не видел.

— Слушаюсь, — поклонившись, произнес визирь, который также, как и султан все слышал. Он махнул рукой и начал распоряжаться. Султан же отправился в свои покои.

Чуть погодя туда зашел этот визирь и сообщил, что указания Сулеймана выполнены в точности и без промедления.

— Письмо, — тихо произнес султан. — Добудь мне это письмо.

— Оно на эллинском. Вряд ли русич его ведает.

— Так ты знал?

— Да, но не посмел беспокоить столь малозначительными вещами.

— МАЛОЗНАЧИТЕЛЬНЫМИ?! — взревел султан. — За мою голову назначили награду! И ты называешь это малозначительная вещь?! Да так, что об этом знает уже весь город! И не какую-то достойную, а всего в одно акче! Это… это… это просто унизительно! Найди того мерзавца и пособника, что переводил письмо! Слышишь?!

— Его уже ищут. С самого утра.

— Письмо у тебя?

— Перевод.

— Я хочу его прочесть. Это же надо! Какая-то блоха посмела открыть пасть! — раздосадовано воскликнул султан.

Он был обескуражен наглостью Андрея. Хуже того — тот умудрился своей выходкой подмочить его репутацию. В какой-то мере. Ведь теперь по всей державе будут о том судачить и среди всех его врагов. О! Эти мерзавцы особенно станут раздувать эти мерзкие слухи…

— Проклятье! — воскликнул султан, дочитав письмо. — Ну почему всего одно акче? Он что, настолько беден?

— Нет, о великий.

— Ты знаешь почему?

— По торгу ходят слухи. Не знаю, насколько им можно верить. Но они утверждают, будто бы отказавшись от поединка, вы не будете стоить и одной монеты. И это еще щедрость.

— ЧТО?! — впал в ярости Сулейман, вскочив с диким взглядом.

Визирь тут же упал на колени и начал вымаливать прощение за произнесение столь грубых слов. Однако султан не отличался слишком уж безудержным нравом, поэтому сумел взять себя в руки.

— Это просто немыслимо! — воскликнул он, убирая саблю в ножны. — Никто не смеет вызывать меня на поединок! Кем он себя возомнил?!

— Он демон, оттого и бесстыден. Такова их порочная природа.