А Украйна – кусок материка отвалившегося, дрейфующего. Примкнувшего всей своей Галицией, сросшийся с материковой Русью. Поэтому Украйна и стремится в Европу – там её ямы и норы.
– Эй, – звали Нестора домой. Но он молчал: изучал движение материков. Сцепление. Нестор рвал ягоды, клал их в рот и молчал.
Ягоды были повсюду. Скифы тоже любили ягоды. Украинцы – не скифы, поэтому их влечёт всё, что не скифское. Они с иного острова. С иных гор. Но материки срослись, а место, откуда пришла антискифия, она же антисоцгород, остался затопленным морем, на эту проблему надо взглянуть шире: Украйна стремиться на своё место и не может туда попасть. И народ там иной – карпатский, горный, прибрежный. И козочки там бегают. И гуцулы костры разжигают.
– Нестор! Нестор!
Мальчик услышал далёкую старинную мелодию. Жалобную. Она была как неисчерпаемая боль. И много странного было на этих землях анти-соцгорода: черти ютились на тонких струнах скрипочки. А уж не подменили ли Нестора на дитя чертячье? Не братья ли они Нестору – эти хвостатые сущности адовые? И плачут они по нему, чертыхаются. Соцгород изгнал из себя целое болото чертей. И этих странных сущностей – зайца, Гиппу, Девах, бабок-толмачих. И умчались она на окраину. А как весна – выбрались и давай обсиживать крест каменный, кирпичный, чуждый им крест православия, братства, равенства, победы добра над злом.
Всегда антисоцгород звали чертячьим местом. Деваха была мавкой. Вдоль берега сигали навки – странные существа. И Нестор видел их, хотя они были бестелесными. Вся украйна наводнена жаждой денег, наживы, навками. Они во всём виноваты. Чтобы ничего не делать, а получать халяву. Нестор тогда ринулся вниз под гору. Он бежал, чтобы забыть мелодию. Чтобы выскользнуть из цепких лап её. Ему не нужны были эти братья. У него было много своих, родных.
Нестор пролежал в больнице около месяца. В полубреду. В бессоннице. То ему снилось детство. То юность. То Полина. То ягоды и Мниша, которую обижали мальчики. Затем её обидел юноша. Муж. Зять. И лишь одна песня нескончаемая – жалостливая, болотная могла спасти всех:
«Был похож на Фантомаса
одноклассник мальчик Вася,
он писал у нас в подъезде плохо про девчат из класса.
Вася рано стал ширяться, нюхать, плюхать, пить вино.
Он сказал в подъезде:
– Здрасте.
И позвал меня в кино.
«Фантомас разбушевался», «Фантомас разбушевался»,
все любили Фантомаса. Это было так давно!
Наш любимый фильм простецкий. Он и детский. И не детский.
Он скорей всего, советский,
пахнул розовой травой
и селёдкою под шубой.
Помню снег: из ниоткуда.
Но не с неба. Снег – живой!
Вот дворец с кинотеатром, очередь, что неохватна
глазу, словно в Мавзолей. «Фантомас разбушевался»,
я стою, но где же Вася? Ни в проходе, ни на кассе…
Десять радужных копеек, чтоб усесться. Ряд скамеек,
окрик, эй, подвинься, брат!
Во сидит соседка Оля, Вера, Ваня, Петя, Толя,
нас потом в церквях отмолят
наши бабушки. А в поле
снег! Он шёл – такой большой!
«Фантомас разбушевался»… в спину больно, мальчик Вася –
вдруг толкнул меня ногой.
Не на камень я упала, в кровь разбившись вусмерть, ало,
не упала – воссияла,
не разбилась – ввысь попала,
в золотое, голубое, пестрядинное рядно!
«Фантомас разбушевался» – распрекрасное кино…
Холод. Площадь. Ленин с нами, как пойти домой мне к маме,
вся в ушибах, с синяками?
Мне обидно. Мне темно.
Но!
Но я тоже не из глупых.
Я из смелых. Я из дерзких.
Нет, ни чай горячий, суп ли
Васе вылила я в туфли.
Нет. Коль мстить – так фантомасно:
мстить не стала, боль угасла.
Фантомас. Крылечко. Вася.
Но был снег. Огромный снег.
Вася умер раньше всех…
Обкурился. Обкололся.
Помню: шло большое солнце.
Солнце – тоже человек!»
И лишь она имела смысл. Мниша выучила её. Полина тоже. Саныч пел эту песню под гитару.
Алька не пела. У неё пропал голос. Вернись, сестра! Хватит шататься по болотам карпатским. По сектам.
Сект на Украйне множество. Это беда! Это жуть, сколько их!
Нестор вернулся в Соцгород. На поезде. Сотрясение улеглось. Рука срослась. А любовь к Полине осталась – сладкая, вожделенная, нескончаемая.
КАК ВЕРНУТЬ ГОСУДАРСТВО В СОЦГОРОД?
Через мечту. Через благостные мысли. Всё возвращается только через добро. Добро к добру, как деньги к деньгам.
Разломов и расколов множество. Швы идут через сердце человека и сквозь него.
Если бы меня убили на войне, я бы не обиделась. Стала бы приведеньем в белой накидке. Что мне моя смерть? Накинула белую газовую косынку, платочек и – в путь! Хорошо быть привиденьицем! Летаешь себе. Всё видишь: Саныча, Нестора, Мнишу, Альку. Вот тогда бы я точно отвадила Альку от секты. Она только к еде прикоснулась, а тут я хвать – и по рукам её! Острожно так, косынкой: ешь своё родное, волжское, хлебное, щи да борщи с пельменями, уху ешь!
Она только к кришнаитскому алтарю, а я опять тут как тут: в церковь иди православную! Свечки поставь за нашу маму, папу, бабушек и дедушек в войну погибших. За братца нерождённого! За племянника погибшего в Мариуполе. За племянницу, что овдовев, прямо почернела лицом вся.
Но я жива. И счастлива. Поэтому приходится терпеть отклонения от орбиты.