Социализм. История благих намерений

Далее Ильич отмечает: «Рядом с армией контрреволюция никогда не терпела, не могла терпеть вооруженных рабочих. Во Франции – писал Энгельс – после каждой революции рабочие бывали вооружены; “поэтому для буржуа, находившихся у государственного кормила, первой заповедью было разоружение рабочих”. Вооруженные рабочие были зачатком новой армии, организационной ячейкой нового общественного строя. Раздавить эту ячейку, не дать ей вырасти – было первой заповедью буржуазии. Первой заповедью всякой победоносной революции – Маркс и Энгельс многократно подчеркивали это – было: разбить старую армию, распустить ее, заменить ее новою.

Новый общественный класс, поднимаясь к господству, не мог никогда и не может теперь достигнуть этого господства и укрепить его иначе, как совершенно разложив старую армию (“дезорганизация”, – вопят по этому поводу реакционные или просто трусливые мещане); иначе, как пройдя через труднейший, мучительнейший период без всякой армии (через этот мучительный период прошла и великая французская революция); иначе, как постепенно вырабатывая, в тяжелой гражданской войне вырабатывая новую армию, новую дисциплину, новую военную организацию нового класса. Историк Каутский прежде понимал это. Ренегат Каутский забыл это» [180, с. 295]. Тем не менее Совнарком РСФСР в 1918 г. издал декабрьский декрет «О сдаче оружия», который обязывал «все население и все учреждения гражданского ведомства сдать находящиеся у них все исправные и неисправные винтовки, пулеметы и револьверы всех систем, патроны к ним и шашки всякого образца. Означенное постановление относится и ко всем организациям, в распоряжении коих состоит указанное оружие и которые не являются штатными войсковыми частями, сформированными на основании штатов, утвержденных Народным Комиссариатом по Военным Делам или Революционным Военным Советом Республики» [324]. Таким образом, ленинские громкие слова про «рядом с армией контрреволюция никогда не терпела, не могла терпеть вооруженных рабочих» полностью были относимы и к нему самому. Ленин, как мне кажется, показал себя здесь удивительным лицемером.