3. Чтобы сегодня, когда в этом существует крайняя нужда, успешно создавать теорию социализма, необходимо развивать дальше марксистскую теорию. Поскольку любое развитие, согласно Марксу, предполагает отрицание предшествующего этапа, то желательно в качестве обязательного предварительного условия определиться, какие именно моменты в “классическом марксизме” подлежат “отрицанию”.
Эти вопросы чрезвычайно важны и актуальны, а потому полемика по ним нам сегодня жизненно необходима. Но вот полемики-то как раз и не получилось. Вышло что-то вроде “теологической дискуссии” Остапа Бендера с ксендзами: “Эй вы, херувимы и серафимы! Бога нет!” – “Как же вы утверждаете что бога нет, когда все живое создано им!” Я утверждаю (не будучи оригиналом, ибо для науки это тривиально), что в принципе нельзя создать научной теории того, чего нет, что существует не актуально, а потенциально, – только гипотезу, которая неизбежно, по самой своей природе есть всего лишь первое, притом исключительно умозрительное, приближение к истине. А в ответ мне перечисляют высказывания (в том числе и до сих пор не утратившие своей актуальности) классиков марксизма о будущем (для них) обществе. Я про Фому – мне про Ерёму. Что может дать такая “дискуссия”? С научной точки зрения – ровным счетом ничего. А уж попытки в чем-то убедить моих оппонентов – дело и вовсе безнадежное: им же из работ классиков марксизма уже известна в общих чертах вся истина, и любое развитие науки об обществе они видят только в конкретизации этой истины по объекту и времени, но ни в коем случае не в появлении новых идей, в том числе и принципиально отличающихся от некоторых идей классиков марксизма. Мысль Гегеля и Маркса о том, что любое развитие осуществляется обязательно через отрицание (естественно, диалектическое, с сохранением положительных моментов) предыдущей ступени, им глубоко чужда.
Вопрос, существовала ли теория социализма, или только гипотеза на основе марксистской теории общественного развития, имеет чрезвычайно важное значение. Но повторим: для каждого, кто имеет какое-то отношение к науке, разница между теорией и гипотезой настолько ясна, что здесь просто нет предмета для обсуждения. Однако, как оказалось, это вовсе не ясно “философам-марксистам”. Приходится ломиться в открытую дверь.
Итак: “Теория… – комплекс взглядов, представлений, идей, направленных на использование и объяснение какого-либо явления … целостное представление о закономерностях и существенных связях определенной области действительности”.11 “Теория – форма достоверного научного знания о некоторой совокупности объектов… содержащая методы объяснения и предсказания явления данной предметной области”.12 Можно было бы дальше приводить дефиниции выделенных нами понятий, показывая, что все они касаются исключительно реальной действительности и непосредственно связаны с проверкой общественной практикой: это два необходимейших условия любой теории. Стоит ли?
А гипотеза? “В современном словоупотреблении гипотеза – выраженное в форме суждения (суждений) предположение или предугадывание чего-либо … В этом смысле научная гипотеза по своей гносеологической роли является связующим звеном между “знанием” и “незнанием”.13 Ну, что тут не ясного? “Предугадывание” того, что пока еще не существует, – вообще, или же для нас (вследствие ограниченности имеющихся сведений), – по самой своей сути неизбежно содержащее как истину, так и заблуждение, преодолеваемое далее уже не умозрительно, но только в опыте. Давным-давно Энгельс писал: “Наблюдение открывает какой-либо новый факт, делающий невозможным прежний способ объяснения фактов, относящихся к той же группе. С этого момента возникает потребность в новых способах объяснения фактов и наблюдений. Дальнейший опытный (!) материал приводит к отрицанию этих гипотез, устраняет одни из них, исправляет другие, пока, наконец, не будет установлен в чистом виде закон”.14 Тем более это относится к обществоведению, где “мы можем познавать только при данных нашей эпохой условиях и лишь настолько, насколько эти условия позволяют” (выделено Энгельсом!).15 Вот слова истинного ученого! И о чем можно спорить, если мои оппоненты ухитрились не заметить появления даже за сто пятьдесят лет каких-либо фактов, “делающих невозможным прежний способ объяснения” (об “отрицании” боже сохрани даже заикаться!). Для обычного человека (не говоря уж об ученом) такая “слепота” попросту невозможна, здесь требуется особым образом деформированное сознание.