Социокультурный потенциал высшего технического образования

Для древнерусского человека посещение церковного богослужения было прежде всего праздником. Для прихода в храм люди наряжались в самую лучшую одежду, украшенную золотым вышиванием и мехами. Женщины обильно красили лицо, глаза, шею, руки разными красками: «белою, красною, синею и темною: черные ресницы делали белыми, белые опять черными или темными и проводят их так грубо и толсто, что всякий это заметит, особливо же когда ходили в гости или в церковь, потому что их не часто выпускали бродить по улицам, разве только в праздники или для посещения друзей и родных» [28, с. 264]. Мужчины в щегольстве не отставали от женщин, украшая себя перстнями, драгоценными пуговицами, поясами. Празднично яркий вид приходящих в храм давал повод церковным служителям к обличению и нареканию. Например, как считал митрополит Даниил (XVI век), интерес к яркой одежде опасен не только тем, что она может склонить к блуду. Такая одежда есть выражение определенного образа жизни и мировосприятия, о котором Даниил пишет: «вси на земли хотят житии, вси по смерти жития не памятствуют, вси красятся и упестриваются» [23, с. 105]. С одной стороны, средневековый человек приходил в храм показать свое социальное положение, свое место в социальной иерархии, иными словами, репрезентировать себя. С другой стороны, в богослужении человек имел возможность отрешиться от мирской суеты, осознавал свое особое положение в мире как существа высшего, духовного, приближенного к небесному миру и имеющего возможность приобщиться к нему при условии стремления к морально-нравственному совершенству в обыденной жизни.

В средневековье люди приходили в храм, как правило, только по церковным праздникам, и вся атмосфера храма была ориентирована на создание праздничного настроения у верующих. Однако это был праздник, в корне отличный от мирских забав, это был праздник духовный, возвышенный. Византийские аскетические идеалы были чужды древнерусскому сознанию, сохранявшему на протяжении всего Средневековья многие славянские обряды, обычаи с их яркой, насыщенной красочностью и зрелищностью. Поэтому и в христианском культовом искусстве людей прежде всего увлекала внешняя красота, возбуждавшая непосредственную эмоциональную реакцию – удивление, восхищение, радость.

Теоретики церковной жизни стремились обосновать взгляд на храм как на пространство, где человек может получить все то, чего ему не хватало в жизни реальной, тяжелой, часто беспросветной. Например, целый комплекс идеальных функций церкви излагает Иосиф Волоцкий: «Ничто же тако образованну нашу устраяет жизнь, яко же еже в церкви красование. В церкви печальным веселие, в церкви тружающимся упокоение, в церкви насилуемым отдохновение. Церковь брани разруши, рати утоли, бури утиши, бесы отгна, болезни уврачева, напасти отрази, грады колеблемыа устави, небесные двери отверъзе, узы смертельныа пресече, и иже свыше наносимые язвы, и иже от человек наветы вся отъят, и покой дарова» [30, с. 21]. Здесь идет речь о социокультурной традиции гармонизации, одухотворении человеческих чувств и аффектов.

Социокультурное значение литургического синтеза искусств состоит в организации соборного единства. Оно понимается здесь как единение людей в целостный социум, единение земного мира и небесного, и единение мира живых и мира мертвых.

Указанное единство визуализировано самой структурой храма, храмовой росписью, иконостасом, при этом приходящий в храм видит как бы «удвоенный божественный мир» на стенах храма в виде росписи и на иконостасе. В этом случае воздействие на верующего усиливается.

Русский средневековый собор образно можно назвать «книгой эпохи»: зодчий организует архитектурную форму, которая должна вписываться в городской и природный пейзаж, а в своем интерьере отвечать задачам богослужения; художники расписывают в несколько рядов все стены и своды здания; мастера золотых и серебряных дел куют, отливают и чеканят паникадила и церковную утварь; иконописцы пишут иконы; вышивальщицы украшают тканые завесы; писцы и миниатюристы готовят библиотеку необходимых книг. Древний русич представлял себе храм не как произведение архитектуры в современном смысле этого понятия, а как целостное произведение всех создателей храма и храмового действа. Только совместная деятельность всех этих людей приводила в конечном итоге к тому, что древнерусский человек называл «красотой церковной».