Давайте посмотрим на этот необычный вопрос по-другому. Представим людей, оказавшихся на маленьком отдаленном острове с ограниченными ресурсами. Какой человек с большей вероятностью выживет в долгосрочной перспективе – честный и нравственный или жестокосердный, как Скип? Добрая и эмпатичная Джеки Рубинштейн или Дорин Литтлфилд? Сидни или полностью поглощенный собой Люк? Ханна или отец Ханны? Если бы на острове присутствовали другие люди, способные производить потомство, и учитывая, что социопатия, по крайней мере частично, передается генетически, то по прошествии многих и многих поколений не получили бы мы остров, населенный в основном людьми, не имеющими никакой совести?
Допустим. Но тогда разве не стало бы население острова, состоящее из социопатов, недолго думая, опустошать ресурсы, что привело бы к вымиранию? И если бы люди с совестью все еще сохранились на этом острове, где жестокость приносила свои плоды и жизнь была хрупкой, то что в этом естественном мире могло бы способствовать их нравственности?
Именно из-за этого, казалось бы, невозможного парадокса эволюционной теории естествоиспытатели, социобиологи, специалисты по сравнительной психологии и философы давно заинтересовались происхождением бескорыстия у людей и других животных. Всякий раз, когда мы тщательно наблюдаем за действиями так называемых высших животных, мы находим очевидно непримиримую дихотомию между эгоистичным желанием выжить и интенсивным социальным интересом. И конечно, нигде эта дихотомия не принимает такие экстремальные формы, как у рода человеческого. Мы жестоко конкурируем, и мы учим наших детей соревноваться. Мы финансируем войны и оружие массового уничтожения. И мы же поддерживаем благотворительные фонды, социальное обеспечение программ для бездомных и стараемся учить наших детей быть добрыми.
Наш вид породил как Наполеона, так и мать Терезу. Но согласно фундаменталистской эволюционной теории мать Тереза никогда не должна была родиться, потому что ни благотворительность, ни чувство добра и зла вроде бы не имеют никакого отношения к «закону джунглей». Так что же здесь происходит? Как Дэвид Папино вопрошает в своей рецензии на книгу Мэтта Ридли «Происхождение альтруизма и добродетели» в «Нью-Йорк Таймс»: «Если “хорошие парни” всегда приходили последними, когда наши предки рыскали в поисках еды в африканской саванне, почему теперь нравственность для нас так естественна?»
Добро против зла – это вечный внекультурный человеческий сюжет, и подтекст кажущейся всеобщей нравственной борьбы легко опознается обоими полами во всех культурах.
Люди далеко не единственные животные, которые могут вести себя бескорыстно. Газели Томсона подскакивают на одном месте, когда видят хищника, уменьшая свои шансы на выживание, но увеличивая шансы, что стадо уйдет. Шимпанзе делятся мясом, а иногда и наиболее ценными для них фруктами. По словам психобиолога Франса де Ваала, ворон сообщает о находке драгоценной туши громкими призывами к стае, делая себя заметным для волков [76]
.Когда дело доходит до выживания, очевидно, что существует определенный конфликт интересов между индивидуумом
Если «выживание наиболее приспособленных» относится только к индивиду как к единице отбора, эволюцию бескорыстия практически невозможно объяснить по той же причине, по которой головорезы Скип, Дорин, Люк и отец Ханны действительно переживут всех нас на необитаемом острове. Но если единицей отбора является группа в целом, то можно объяснить определенное количество альтруизма.
Очень просто: группа, состоящая из людей, которые сотрудничают и заботятся друг о друге, имеет гораздо больше шансов выжить как группа, чем как совокупность индивидуумов, которые могут только конкурировать или игнорировать друг друга. В плане выживания успешной группой будет та, которая до некоторой степени работает как единая сущность, а не та, в которой каждый отдельный человек стремится занять первое место без оглядки на всех остальных.