Социум

Дома я долго смотрела на отца, так и прожившего жизнь в одиночестве, на отшибе нашего мира, зачастую едва сводившего концы с концами. Я боялась расплакаться, но все же слова дались на удивление спокойно.

— Я хочу воспользоваться льготами. Я хочу переехать в ячейку. Я хочу профессию, которая даст уверенность в завтрашнем дне.

Он молчал. Смотрел на свои ладони и молчал.

— Мы можем вместе… Льгот тогда дадут меньше, ну и пусть. Поселимся вдвоем, в простой ячейке тут неподалеку. И старые друзья будут рядом.

Он молчал.

— А если не хочешь — я устроюсь и буду помогать тебе. Ты же не сможешь до конца жизни копать огород. Ты уже не так молод. А я… Я буду звонить, папа!

Он так и не сказал ни слова против.

Я видела — он не хотел, чтобы я уходила в мир, который ему столь неприятен, но отговаривать меня не стал. Не стал и понимать.

Я от души полила кактус.

Конечно же, звонила я редко. Конечно же, общий язык находился все труднее — особенно после того, как я сообщила, что перевелась на специальность «Эксперт по рекламному ублажению потребителя». О краткосрочном романе с Мироном вообще умолчала. Однажды мой герой подошел и сказал: «Ты не мышь, ты — душистый цветок, Амелия Жасмин». Я не то чтобы поверила… Но полгода мы продержались. Расстались без сожаления. Чуть ли не с облегчением — больше не надо было скрывать героя от отца. А он такого кавалера уж точно бы не простил! Он считал, что «этот отброс ячейки» и сбил меня с пути. И в целом был прав. Но не вполне. Я же успокаивала себя тем, что моей стипендии теперь хватало на двоих. А будущей зарплаты — хватит тем более.

Да, до конца учебы на меня все еще косились с недоверием. Бывшая семейница, до сих пор общается с отцом… Есть, от чего нос воротить. Но все же не сравнить с началом первого курса.

А еще я надеялась, папа, однажды убедить тебя переехать ко мне. Да, придется перебраться в менее престижный район, ну и пусть — я уже говорила. К тому же я стала действительно хорошим «экспертом по рекламе». Если и снимут льготы, то не намного. Мы справимся. Я тебя обязательно уговорю! Нельзя же человеку до конца жизни гнуть спину на огороде…

Ты и не гнул. Умер год назад от очередного вируса, настигшего наш семейный квартал. А мне не позвонил вовремя. И я звонила редко…

Тогда у меня и появился кактус. И кот.

Я уже хотела вернуться к планшету, как вдруг — некий звук за окном. Тихий треск. И — огонь в окнах небоскреба напротив. В одном, втором, третьем… Чьи-то спальни превращались в горящие печи.

Треск совсем рядом. И линия огня разделила пополам мою комнату.

Я даже не успела толком испугаться. Секунды растянулись в часы. Я увидела, как отскочил с мявом Буря — к балкону. И оказался по ту сторону огня, уже пожиравшего умный стол с кофеваркой и — в первую очередь — сверхзаботливый диван-кресло. Я увидела, что огонь подбирается к кактусу. Я увидела, что в соседнем доме не осталось темных окон. Пришла пора нашего.

Я схватила горшок с отцом.

Я застыла на долгие миллисекунды.

Если брошусь за котом с кактусом — папа обгорит в огне.

Если оставлю кактус и брошусь за котом — папу может накрыть новая вспышка огня.

Если вынесу кактус — не успею вернуться за котом.

Если… Если… Если…

Если вдруг прилетит ангел, как в детстве… Не прошу выносить из огня — пусть подскажет, что сделать самой. Намекнет…

Буря негромко мяукнул — клянусь, сквозь нарастающий треск огня я расслышала его тихий мяв. Он посмотрел на меня круглыми янтарными глазами. И прыгнул с балкона.

Не думая больше ни о чем, я бросилась к двери — в коридор, вниз по лестнице. Горят, прежде всего, спальни-ячейки. Лестничные пролеты программа не трогает — так легче потом восстановить небоскреб. Я знаю. Я видела. В небоскребе, который я разбирала, обгорели в основном жилые отсеки. Я успею выбежать. Я живу всего на седьмом ярусе. Уже бегу по четвертому. И Буря выживет, для кота это вообще не высота.

Огонь настиг меня на втором ярусе. Перед ступеньками на первый вспыхнула огненная полоса. И в спину тоже пыхнуло жаром. Я бросилась в межъярусное окно, разбивая стекло, прижимая к себе кактус.

Больно ударилась плечом, покатилась по земле, чтобы потушить занявшуюся одежду. «Поджигатель» никогда не добивает людей за пределами горящих ячеек. Эдакая лотерея — сгорел в родных стенах, значит, не повезло. Кто успел выскочить — того не трогают. Кажется.

Глаза жгло от дыма. За спиной горел мой дом. Дико болела рука. И ребра. С огромным трудом я вздохнула. Папа. Где папа?

И к слову о «никогда»… Совсем некстати вспомнилось: в кварталах семейников никогда не случалось подобных пожаров. Обычных — да, сколько угодно. Но этих — нет. Даже в домах с примитивными умными программками. «Семейники настолько изгои, что к ним даже «поджигателей» не подсаживают», — как наяву я услышала голос отца. «Зато вирусов — сколько влезет, — пробурчала в ответ, продолжая озираться по сторонам. — Где же ты, папа?»