Социум

Такими были и мы с Майей. Ездили по всему миру, реставрировали что могли, время от времени влипали в серьезные переделки и постепенно понимали, что сохранить душу, память и совесть чистыми не удастся. Вскоре мне стало совершенно ясно, что и любовная наша история подошла к концу. Для сохранения отношений следовало бы терпимее относиться к иллюзиям, а мы оба этого не умели, но прежде всего — Майя (трудно представить себе менее подходящее имя для такой женщины, как она). Я предпочел отойти в сторону, уединиться в отдаленном месте и вести, по возможности, тихую жизнь, а Майя целиком посвятила себя идее тотальной реставрации. Она организовала что-то вроде международной группы единомышленников, и еще несколько лет я то и дело узнавал во все более мутном потоке событий признаки ее непримиримого и радикального вмешательства. Потом, похоже, группа раскололась, а может, ушла в глухое подполье. Уверен: как и прочие идеалисты иных времен, мои бывшие товарищи постарели, растеряли остатки веры и радикализма, стали циничными приверженцами status quo, бытового комфорта и того, что называется неприкосновенностью ближнего круга. Получился мой собственный портрет, не правда ли? Но я так же уверен, что, если нарушить границу этого самого ближнего круга, то каждый из нас еще способен показать подпорченные зубы, а то и вырвать нарушителю глотку.

В общем, Майя объявилась четверть века спустя — что называется, гостья из небытия. Я терялся в догадках относительно цели ее приезда. Ожидание пробудило воспоминания, которые уже давно меня не посещали, и вкрадчиво, будто кошка, вернулась полузабытая печаль с примесью боли. Чему удивляться — Майя была любовью моей молодости. И, пожалуй, единственной настоящей любовью моей жизни. Я выпил перед тем, как выйти и встретить ее.

Она приехала на «вольво» с бензиновым убийцей под капотом. Судя по отсутствию навигатора, она не утратила своего феноменального чутья, потому что найти мою хибару не так-то легко. Почти такая же стройная и, на мой субъективный взгляд, такая же красивая, как раньше, несмотря на наметившиеся морщинки. Она разительно отличалась от холофабрикатных красоток, которых создавал на заказ человек, взявший себе псевдоним Ницше. Я предположил бы, что в юности он дрочил, разглядывая творения Сораямы. У него отбоя не было от клиентов, а девочки были в полном смысле живыми и при этом — какое удобство! — с «регулируемым» под желания заказчика характером. Снаружи и внутри — сплошное совершенство. Беда только в том, что и умирали они, как настоящие. В принципе, то же касается и участников так называемой «Марсианской миссии», хотя поделка некоего Призрака поражает масштабностью и проработкой деталей. Кстати, эти ребята любят брать себе громкие клички, что выдает их основной мотив — стремление компенсировать то, чего они недополучили в этой жизни. Но я отвлекся.

Майя постояла возле машины, разглядывая дом и окружающий пейзаж. Я осторожно прощупывал ее (уверен, что она занималась тем же). Ни следа холофабрикатного вмешательства. Представляю, чего ей это стоило — видеть собственное увядание и позволять природе брать свое. Не всем реставраторам удается избежать искушения и безропотно принимать порядок вещей. Что уж говорить о простых смертных…

Мы сошлись и поздоровались так, будто расстались неделю назад. Время — странная штука. Убивает само себя. Совсем как мои братья по разуму.

Что бы ни говорили старики с потухшими глазами и сердцами, былые привязанности до самой смерти сохраняют власть над нами, если не физическую, то хотя бы мысленную. Даже это опасно. Холофабрикатное дерьмо тоже начинается с мысли. Мелодраматических намерений со стороны Майи я пока не ощущал, но все же отчего-то напрягся. Как выяснилось чуть позже, я подозревал опасность для себя не там, где следовало.

— Неплохо устроился, — подвела она итог осмотру моих владений. Сказано без энтузиазма. Сама она была неизлечимой горожанкой, и вряд ли что-то изменилось за минувшие десятилетия, а кроме того, где еще так долго скрываться человеку, если не в человейнике. Но я согласен, что устроился неплохо. Именно поэтому мои поначалу невнятные опасения превратились в уверенность. Вскоре меня уже подташнивало от дурного предчувствия. Если она явилась сюда, значит, дела совсем плохи. Неужели мой тщательно оберегаемый мирок рухнет? Одна лишь мысль об этом причиняла мне боль — гораздо худшую, чем от призрачных недоразумений нашей с Майей молодости. Я знал, что однажды случится катастрофа, но так и не смог с этим смириться. О таком всегда думаешь одинаково: «Пожалуйста, только не сегодня. Я еще не готов». И никогда не будешь готов.

Мы двинулись по тропинке к озеру. Майя начала в своем стиле, без приготовлений:

— Один из наших перехватил обмен информацией по холосети.