Социум

— В общем, она пролетела над вершиной, с первого раза вскользь коснувшись ее днищем. А я не смог. И тогда… Перевал, понимаете? Высоко, далеко. Но двоих глайдер не потянет. Точнее, потянет, но не хватит топлива вернуться. Поэтому я слетал один. Вспорошил снежок на гребне.

— То есть вы хотите сказать, — медленно и четко произнес Морозов, — что летали на туристическом глайдере, не оборудованном системами жизнеобеспечения, на Снеговой хребет с целью пройти на минимальной высоте над перевалом Косанга, я вас правильно понял? А затем лейтенант Голикова повторила ваш… эксперимент, но, скорее всего, зацепилась днищем или хвостовым оперением глайдера и потерпела катастрофу?

— Да, — тихо и обреченно выдохнул Сафронов. — Все так и было.

— Высота скальной стены за перевалом около двух километров, — Морозов нахмурился. — Внизу — сплошные джунгли. Передатчик вышел из строя в двух десятках километров от перевала — получается, что глайдер по инерции пролетел это расстояние и упал. Мы искали ее дальше на запад. А она могла катапультироваться в пилотской капсуле намного раньше.

— Я… — вскинулся Сафронов. — Я же не знал!

Морозов встал, сделал шаг к двери, но вдруг замер.

— Каплей, я сегодня же подам рапорт на вас. На вас и вашу… на лейтенанта Голикову. О грубейшем нарушении правил эксплуатации летательных аппаратов в курортной зоне.

— Как хотите… — убито махнул рукой космолетчик. — Только найдите ее!

— Дурак! Мальчишка! — неожиданно для себя самого взорвался Морозов. — Если бы ты повел себя, как мужик, как офицер, если бы не было вашего идиотского спора, никого не нужно было бы искать! Ты понимаешь это или нет?! Нашлись мне тут космические боги! Асы пилотажа, герои Дальнего Космоса, мать вас дери!

— Я себе никогда не прощу, если… — Сафронов не договорил, отвернулся.

— Как будто ей это поможет, — буркнул Морозов и вышел из номера.

Видимо, дикари решили устроить привал. Сплетенные из веток и лиан носилки стояли на траве под раскидистой пальмой-трехгранником. Спасители Риммы расположились поодаль, что-то ели, переговаривались, но слов было не разобрать. То и дело один из дикарей, рослый, кряжистый мужчина, указывал на пленницу и что-то начинал возбужденно говорить, но маленькая смуглая женщина с неприятно отвисшими грудями всякий раз обрывала его, и рослый возвращался к трапезе.

Римма несколько раз попыталась освободиться, сесть, привлечь к себе внимание, но путы были прочными, словно их сделали не из волокон травы, а из сверхпрочного кевларопластика.

В довершение ко всему эйфория прошла и начала возвращаться боль. Пока она тлела в ноге, как уголек, но Римма чувствовала — вскоре там вспыхнет настоящее пламя.

Смуглая дикарка куда-то отошла, и Рослый не замедлил этим воспользоваться. Вскочив, он подобрал среди синих папоротников кривую палку и заковылял к Римме, странно переваливаясь на ходу и расставив для равновесия руки. Прочие дикари тоже поднялись со своих мест и переместились поближе.

Постояв возле Риммы, рослый дикарь внезапно ткнул ее палкой в живот. Остальные внимательно и с любопытством наблюдали. Было не больно, но неприятно. Римма лежала, не двигаясь, и из-под полуприкрытых век смотрела на «братьев по разуму».

Дикарь снова ткнул палкой, что-то промычал и неожиданно ударил Римму по больной ноге. Острая боль пронзила девушку, она дернулась, застонала, насколько позволял кляп, из глаз брызнули слезы. Дикари засмеялись, возбужденно залопотали, переглядываясь. Рослый неприятно оскалился и опять ударил. Боль навалилась на Римму, заставляя ее корчиться и извиваться. Дикари захохотали, многие похватали ветки, сучья, куски лиан, и на Римму обрушился град ударов.

Она уже не стонала — выла от боли, тщетно пытаясь освободить связанные руки.

— Той-те! — пронзительный вопль разнесся над поляной, заставив дикарей остановиться. Палки и сучья полетели в траву.

Сквозь слезы Римма увидела Смуглую — она со злым лицом вихрем налетела на Рослого, несколько раз ударила его, пнула и сильно толкнула, но тот даже не покачнулся.

— Ыти! — рявкнула Смуглая и указала покрытой белыми шрамами рукой на джунгли.

Дикари понурились, подхватили носилки, и вновь над Риммой закачались корни эпифитов, ажурные листья пальмотуй, переплетенные лианы и пальчатые ветви исполинских дендрокетчеров.

Теперь нога болела постоянно, и, чтобы отвлечься, Римма пыталась представить себе, что ожидает ее в конце пути. Мысли о том, как исследователи Деметры, планеты, открытой пятьдесят с лишним лет назад, не обнаружили до сих пор аборигенную цивилизацию, ушли на второй план, равно как и попытки вспомнить параграфы из ИДВК, «Инструкции по действиям во время контакта», обязательной для изучения всеми служащими Космофлота.

«Какой, к черту, контакт, — стиснув зубами опостылевший кляп, злилась Римма. — Они же как обезьяны! Вонючие, грязные скоты! Садисты! Ненавижу! С такими глазами, как у этого… Дебил! Фашист!»