Соцветие миртериума

– А сам-то, дружище? – Он приподнял бровь и смерил меня ехидным взглядом. – Для тебя-то самого что изменилось? Только что они Эльину шкуру взялись спасать? Или скажешь, тебе всегда было не плевать на алхимиков?

– Нет. – Я мрачно улыбнулся. – Всегда было плевать. До вчерашнего дня. И дело не в Эльине, как бы я ни был им благодарен. Это люди, Иръят. Люди, которых мы сами, или кто-то с нашего согласия загнал в сумасшедшую пропасть. А изменить теперь ни ты, ни я ничего не можем.

– Отправь сюда своих ребят, – неожиданно попросил серионец и мрачно ухмыльнулся. – Генерал согласится, он за Эльина на что угодно согласится. Пусть им хоть капля безопасности достанется, хоть этим, раз остальным мы помочь не в силах.

– Без тебя уже решил, что отправлю, – бросил я и с издевкой добавил: – Дитя Нитей безднов.

Иръят коротко, печально хмыкнул и продолжил задумчиво курить трубку.

Во двор вышла Ида и окликнула Тэммо – мальчишку звал отец. Когда он убежал, травница подошла к нам, уселась между мной и серионцем и покосилась на трубку.

– Потушить? – с мягкой улыбкой уточнил Иръят.

Она помялась секунду и тихонько попросила:

– Можно попробовать?

Друг ухмыльнулся и протянул ей такое невиданное чудо. Ида принялась курить. Я ожидал, что девчонка закашляется и вернет трубку со словами, что эта редкая гадость, только вот она, кажется, была вполне себе в восторге. Иръят наблюдал за ней с веселой иронией, а я – с какой-то странной нежностью и почти благодарностью. Просто за то, что в этой беспросветной, мертвецкой пустоте и отсутствии всяких добрых чувств вдруг образовалось такое сокровище. Любопытная, даже временами веселая девочка с командным голосом и сумасшедшей выдержкой, которую, с какой-то бездны, пока еще не сломала окружающая безысходность.

Ида поймала мой взгляд, улыбнулась с какой-то почти детской озорной радостью и заявила:

– Запах вкуснее. Но и на вкус тоже вполне ничего.

– Хочешь, тебе оставлю? – неожиданно предложил серионец.

– А ты как же?

Кажется мысль о том, что безднову трубку можно просто купить новую, в голову девушке даже как самый маловероятный исход не пришла. Иръят задумчиво ее рассматривал некоторое время, затем спокойно заверил:

– Придумаю что-нибудь. У Эльина вон отберу, если понадобится.

Она хихикнула. Смешок вновь вышел каким-то сдавленным, словно девчонка всеми силами старалась его сдержать. Я болезненно поморщился, чего, кажется, травница не заметила вовсе, а вот серионец вполне себе обратил на меня внимание и тяжело вздохнул.

Мы посидели какое-то время в тишине. Ида продолжала курить и с каждым вдохом все сильнее уходила в себя, становилась задумчивой и понурой.

– Устала? – С сочувствием спросил я.

– Да. – Отозвалась она каким-то очень странным голосом. – Устала.

– Прошу, не выматывай так себя, – я на секунду коснулся ее плеча и почувствовал, как она вздрогнула. – Эльин выберется, с вами двумя точно. Даже я уже вижу, что ему лучше.

– Дело не в твоем брате, – девчонка дернула плечом. – Хотя, может, если я продолжу в том же духе, все просто поскорее закончится.

И она принялась рассказывать. С каким-то сумасшедшим отчаяньем говорила обо всем, что, кажется, наболело в ней за те малые годы, что она ходит по земле. Про свою деревню и постоянный страх. Про безразличие окружающих, которым не на что надеяться. Про то, что грамотных среди них – она, отец да брат, а остальные просто сил не находят, чтобы учиться. Алхимики умирали, так никому и не передав своих исследований, потому что у них не было детей-магов или они не выживали, пропадали бесценные крупицы знаний, которые с сумасшедшим старанием собирали многие поколения. Про свою мать, которая точно так же ушла, едва Тэммо исполнилось два года, и унесла в могилу десятки семейных рецептов, что кормили их и давали возможность помогать родичам. Про своих братьев и сестер, девятерых, из которых остались только двое младших – она и Тэммо. Про Алво, за которого она бешено волнуется всякий раз, когда он вынужден идти через лес, чтобы обменять зелья на товары местных ремесленников, которые раз за разом все выше задирают цены и требуют все больше и больше. И никого, естественно, кроме мастера-алхимика поселения даже близко к своим лавкам видеть не желают вовсе. Про то, что Тэммо слабый ребенок, всегда был слабым, часто болеет и вновь всю прошлую ночь кашлял, что она боится потерять и его тоже. Там не было ни слова о нужде или голоде, о желании богатства или равного статуса с магами. Там был только лютый, совершенно безудержный страх за семью, за весь Миртсин, и, отдельно, за свое искусство, которое, казалось Иде, медленно умирает и всем, абсолютно всем на это наплевать глубочайше. Она не плакала и не кричала, ни разу не повысила голоса, говорила ровно и тихо. А я слушал и чувствовал, как во мне вскипает какой-то совершенно неуемный гнев. На лицо Иръята я старательно не смотрел, потому что, если честно, мне было совершенно не по себе от тех эмоций, которые я читал в его глазах.