Соцветие поэтов

Когда в тебе клеймят и женщину, и мать –
За миг, один лишь миг, украденный у счастья,
Безмолвствуя, храни покой бесстрастья,
Умей молчать!

И если радостей короткой будет нить

И твой кумир тебя осудит скоро
На гнёт тоски, и горя, и позора, –
Умей любить!

И если на тебе избрания печать,

Но суждено тебе влачить ярмо рабыни,
Неси свой крест с величием богини, –
Умей страдать!

Бальмонт же, увлечённый в те годы идеями Ницше о «сверхчеловеке», придерживался совершенно иных взглядов на семью и брак, не считал это препятствием к свободным связям, которых у него было множество. Между ними растёт взаимное непонимание, наметились резкие расхождения во взглядах.

Ты будешь женщин обнимать,
И проклянёшь их без изъятья.
Есть на тебе моя печать,
Есть на тебе моё заклятье.

И в царстве мрака и огня

Ты вспомнишь всех, но скажешь: «Мимо!»
И призовёшь одну меня,
Затем, что я непобедима…

Бывшие друзья и единомышленники, они превратили стихотворную перекличку в поединок, где критические отзывы Бальмонта и его демонстративное пренебрежение к чувствам и репутации Лохвицкой расшатывали её душевное состояние. Последствия оказались трагичны для обоих поэтов. У Лохвицкой результатом драматического конфликта стало душевное расстройство, в конечном итоге приведшее к преждевременной смерти, а Бальмонт в неумеренном разгуле разрушал свою личность и его в конце жизни тоже настигла душевная болезнь. В архиве Бальмонта нет ни одного письма Лохвицкой, в её архиве сохранилось лишь одно его письмо. Отношения двух поэтов окружены молчанием. Литераторы, писавшие о Бальмонте, Лохвицкую почти не упоминают, отношение к ней было неоднозначно.

А её здоровье ухудшалось. Боли в сердце, ночные кошмары, хроническая депрессия и душевные переживания после пятых родов обострились, и в 1905 году поэтесса была уже практически прикована к постели. В августе Мирру Лохвицкую поместили в клинику, чтобы дать ей полный покой, которого не было дома из-за детского шума. Последние дни для неё были настолько мучительными, что от страданий ей применили морфий, под влиянием которого она заснула, не зная, что умирает. 27 августа 1905 г. поэтесса скончалась в возрасте 35 лет в Бехтеревской клинике от, якобы, сердечной болезни.

Но для современников Мирры Лохвицкой было очевидно, что её смерть связана с её душевным состоянием и постоянным нервным напряжением. После отпевания её похоронили на Никольском кладбище, где на похоронах было немного тех, кто почтил её память, что говорило о её глубоком одиночестве и непонимании. К. Бальмонт, как и многие литераторы, не подозревал, что Лохвицкая серьёзно болела, и на похоронах не был, хотя не знать о её смерти не мог. В письме к В. Брюсову от 5 сентября 1905 он писал: «Лохвицкая – красивый романс». Однако смерть возлюбленной всё-таки была для него ударом и через восемь лет Бальмонт признавался Фёдору Фидлеру, хроникёру литературной жизни, что любил её и «любит до сих пор». К. Бальмонт посвятил ей свою книгу.

История любви двух поэтов имела странное и трагическое продолжение в судьбах их детей. В честь Лохвицкой Бальмонт назвал свою дочь Миррой, воспринимая её как реинкарнацию возлюбленной. А сын Мирры Лохвицкой был назван Измаилом, так же, как и главный герой одного из её произведений, в котором она отражала свои отношения с Бальмонтом.

В 1922 году к нему, жившему в Париже в эмиграции, явился молодой юноша – поэт Измаил Лохвицкий-Жибер, очень похожий на свою мать. Вскоре он стал поклонником 15-летней Мирры Бальмонт, тоже писавшей стихи. Непонятна причина, но через полтора года Измаил застрелился, а Мирре Бальмонт передали пакет с его стихами и портретом его матери. Судьба этой дочери Бальмонта была тоже трагична. Рождение более чем десяти детей, нищета, автомобильная авария, смерть в 1970 году.

Сыновья Лохвицкой Евгений и Владимир умерли во время блокады Ленинграда. Сын Михаил, долго живший в эмиграции, покончил собой в 1967 году. Младший Валерий в 70-е годы жил в Париже.

Могила Мирры Лохвицкой сохранилась, и на надгробном памятнике строки её стихотворения:

Люблю я солнца красоту
И музы эллинской создания,
Но поклоняюсь я Кресту,
Кресту – как символу страдания.

Современники и критики положительно оценили её творчество. Из символистов наиболее дружественно к ней относился Ф. Сологуб. Последователем поэтессы был Игорь Северянин, создавший своеобразный её культ: