Одним словом, прекрасно, что у Тютчева была такая первооснова творчества, как родина. У Есенина — село Константиново, у Алексея Константиновича Толстого — село Красный Рог (где он написал знаменитые «Колокольчики мои, цветики степные…»), у Пушкина, — в большой степени, — Михайловское, у Некрасова — Карабиха, у Ахматовой, в большой степени, — деревня Слепнёво в Тверской губернии… А у Тютчева — Овстуг.
Тютчев — гениальный лирик, поэт романтического склада. Он развивал философскую линию русской поэзии. Певец природы, остро ощущавший космос, тончайший мастер стихотворного пейзажа, Тютчев рисовал его одухотворённым, выражающим эмоции человека. В поэзии Тютчева человек и природа почти тождественны. Мир в глазах поэта полон таинственности, загадочности — где-то в недрах его «хаос шевелится». Под покровом дня скрывается ночь, в избытке жизни проглядывает смерть, людская любовь — поединок роковой, грозящий гибелью. В природе противоборствуют враждебные силы. «Хаос» вот-вот прорвётся и опрокинет установившуюся гармонию, ввергнет мир в катастрофу. Поэт и боится этой катастрофы, и тянется к ней. Современник многих войн, он воспринимает своё время как «минуты роковые». Поэзия Тютчева полна глубокой и бесстрашной мысли. Но эта мысль образна, выражена ярко.
Лев Толстой говорил, что «без Тютчева нельзя жить», — настолько сильно на него действовало творчество поэта. Неравнодушными читателями его были Пушкин и Жуковский, Некрасов и Тургенев, Чернышевский и Добролюбов, Достоевский и Менделеев, Блок и Горький. Хоть это сейчас и не модно, но ради объективности надо сказать, что очень высоко ценил лирику Тютчева В. И. Ленин, и во многом благодаря этому в Овстуге был создан прекрасный тютчевский музей, которому недавно исполнилось 60 лет.
О Тютчеве как о мыслителе с уважением отзывались выдающийся немецкий философ Шеллинг и гениальный немецкий поэт Генрих Гейне. С ними Тютчев был лично знаком.
В 1821 году, блестяще окончив словесный факультет Московского университета, Тютчев поступает на службу в министерство иностранных дел и скоро уезжает за границу, получив назначение в русскую миссию в Мюнхене — тогда это была столица Баварского королевства. Потом служит в Турине (Сардиния). В чужих краях Фёдор Иванович прожил двадцать два года. В Мюнхене приобщился к немецкой идеалистической философии, как раз там он много общался с Шеллингом.
В октябре 1836 года в пушкинском журнале «Современник» были опубликованы сразу шестнадцать стихотворений Тютчева под заголовком «Стихотворения, присланные из Германии». В следующем номере — ещё шесть стихотворений. Так что Александр Сергеевич Пушкин благословил Тютчева на поэтическую стезю.
Надо сказать, что Тютчев не стремился стать профессиональным поэтом. В отличие от Пушкина или Лермонтова, он даже подчёркивал своё как бы пренебрежительное отношение к творчеству. Вместе с ненужными бумагами как-то бросил в корзину целый ворох своих стихов и переводов. Тютчев не принимал никакого участия в издании двух своих прижизненных книг. Их издали его друзья, а когда книги стихов вышли в свет, они вызвали у автора только ироническую усмешку.
«Ах, писанье — ужасное зло! Оно — как будто второе грехопадение злосчастного разума, как будто усиление материи», — так он порой писал в письмах. Такое отношение Тютчева к своим стихам, во-первых, восходит к древнейшим мыслям поэтов и философов о невозможности выразить словами всего, что в сердце — «Как сердцу высказать себя?», а во-вторых, если Пушкин говорил, что «слова поэта суть его дела», то Тютчев выше слов ставил дела. Это ещё когда-то протопоп Аввакум говорил, тоже, кстати, называвший свои писания «вяканьем», «ковыряньем», — «не словес красных Бог слушает, но дел наших хощет».
И всё-таки он писал стихи, не мог не писать, потому что Бог дал ему этот дар. Стихи сами в нём складывались. Вот как описывает зять Тютчева, поэт Иван Аксаков, рождение одного стихотворения:
«…однажды, в осенний дождливый вечер, возвратясь домой на извозчичьих дрожках, почти весь промокший, он сказал дочери: «Я сочинил несколько стихов», и пока его раздевали, продиктовал ей прелестное стихотворение.
Здесь почти нагляден для нас тот истинно поэтический процесс, которым внешнее ощущение капель чистого осеннего дождя, лившего на поэта, пройдя сквозь его душу, претворяется в ощущение слёз и облекается в звуки, которые, сколько словами, столько же самою музыкальностью своею, воспроизводят в нас и впечатление дождливой осени, и образ плачущего людского горя…»