Соцветие поэтов

Мужественный оптимизм молодого поэта чрезвычайно обаятелен и сам по себе, но ещё важнее другое: автор «Пути конквистадоров» и «Колчана», как правило, отважно бросался на бой с жизненными обстоятельствами, находясь не в сильной, а в слабой позиции. Соответственно, и побеждал он неожиданно для окружающих скептиков, вопреки всем очевидным резонам и предпосылкам.

Поэтому, в первую очередь, Гумилёва и обожают читатели. Трудно и даже, наверное, невозможно идентифицировать себя со сверхчеловеком, с «крикогубым Заратустрой», на две головы возвышающимся над всеми окружающими. Столь же нелегко подражать «серому лебедёнку», который..., но ведь так хочется! «Перефразируя образы из восьмистишия Анны Ахматовой «В ремешках пенал и книги были...», обращённого к Гумилёву: «Только, ставши лебедем надменным, / Изменился серый лебедёнок».

* * *

По необходимости краткий разговор о конкретных обстоятельствах гумилёвской биографии начнём с мелкой, но яркой подробности из мемуаров Веры Неведомской: «Николай Степанович ездить верхом, собственно говоря, не умел, но у него было полное отсутствие страха. Он садился на любую лошадь, становился на седло и проделывал самые головоломные упражнения. Высота барьера его никогда не останавливала, и он не раз падал вместе с лошадью». Этот фрагмент воспоминаний Неведомской, относящийся к 1911 году, грозно оспорила в своих записных книжках 1962 года Анна Андреевна Ахматова: «Конечно, в 1911–12 г. ездить верхом не умел, но в маршевом эскадроне Уланского полка осенью 1914 г. (деревня Наволоки около Новгорода) он, по-видимому, всё же несколько научился это делать, так как почти всю мировую войну провёл в седле, а по ночам во сне кричал: „По коням!“. Очевидно, ему снились ночные тревоги, и 2-ой Георгий получил за нечто, совершённое на коне».

В этом столкновении цитат, как в капле воды, отразились обычные для Гумилёва этапы преодоления жизненных трудностей. Первый этап — он находится в смешном положении (не умеет ездить верхом, часто падает с лошади). Второй этап — он стремится во что бы то ни стало изменить ситуацию («становился на седло и проделывал самые головоломные упражнения»). Третий этап — он не довольствуется достигнутым (уйдя добровольцем на войну, записывается именно в кавалерию). Четвёртый этап — он достигает совершенства в том, что некогда ему не давалось (получает георгиевский крест «за нечто, совершённое на коне»).

Сходным образом Гумилёву удалось выстроить и многие другие, куда более значимые эпизоды своей биографии, путешествовал ли он в Африку, или заводил отношения с женщинами.

В конце 1903 года Гумилёв знакомится с гимназисткой Анной Горенко и вскоре начинает настойчиво за ней ухаживать. «Сознаюсь... мы обе не радовались этому (злые, гадкие девчонки!), и мы его часто принимались изводить, — вспоминает тогдашняя лучшая подруга Анны Валерия Срезневская. — Зная, что Коля терпеть не может немецкий язык, мы начинали вслух вдвоём читать длиннейшие немецкие стихи, вроде «Sängers Fluch» Уланда (или Ленау, уж не помню...). И этого риторически цветистого стихотворения, которое мы запомнили на всю жизнь, нам хватало на всю дорогу. А бедный Коля терпеливо, стоически слушал его всю дорогу и всё-таки доходил с нами до самого дома!»

Сама же Анна Горенко, подразумевая литературные неудачи Гумилёва, но, конечно, не только их, 13 марта 1907 года насмешливо писала Сергею фон Штейну: «Сколько несчастиев наш Микола перенёс, и всё понапрасну».

Молодой поэт несколько раз делает предложение, получает отказ, вновь предлагает руку и сердце, снова терпит неудачу. Однажды он даже пытался покончить с собой...

И что же? 25 апреля 1910 года Николай Гумилёв и Анна Горенко (которой уже совсем скоро предстояло превратиться в Анну Ахматову) повенчались, а 1 октября 1912 года у них родился сын Лев. Правда, уже в 1913 году произошёл фактический разрыв (формально развод был оформлен лишь в 1918 году), но именно Ахматова, в последние годы жизни сделала необычайно много, чтобы привить молодым поэтам любовь и почтение к Гумилёву, а его самого заслуженно представить ключевой фигурой русского постсимволизма.

По той же, но только очень сильно ускоренной схеме, строились потом отношения донжуана Гумилёва со многими прекрасными девушками. От первоначальной неприязни и даже ужаса, который внушал им поэт: «...я в испуге увидела совершенно дикое выражение восхищения на очень некрасивом лице. Восхищение казалось диким, скорее глупым, и взгляд почти зверским».- писала в письмах Гильдебрандт-Арбенина - Через всё растущее увлечение: «...меня „подменили“, и у меня вдруг прорвалась бешеная весёлость и чуть ли не вакхичность — и сила — выдерживать натиск». К неизбежной влюблённости, иногда перераставшей в настоящую любовь: «Лицо Гумилёва, которое я теперь видела, было (для меня) добрым, милым, походило скорее, на лицо отца, который смотрит на свою выросшую дочку... я обещала бы ему всё, всё (и всё выполнила!)».

* * *