Соцветие поэтов

Однако главная победа, которую Николаю Гумилёву удалось одержать над собой и предвзято настроенными современниками, лежит в иной области.

Известно, что начинающий Гумилёв воспринимался многими символистами как фигура нелепая и комическая. Так, Зинаида Гиппиус в декабре 1906 года писала гумилёвскому поэтическому наставнику Валерию Брюсову: «О Валерий Яковлевич! Какая ведьма "сопряла" вас с ним? Да видели ли вы его? Мы прямо пали. Боря Бугаев имел силы издеваться над ним, а я была поражена параличом. Двадцать лет, вид бледно-гнойный, сентенции старые, как шляпка вдовицы, едущей на Драгомиловское. Нюхает эфир (спохватился) и говорит, что он один может изменить мир: «До меня были попытки... Будда, Христос... Но неудачные». После того, как он надел цилиндр и удалился, я нашла номер «Весов» с его стихами, желая хоть гениальностью его строк оправдать ваше влечение, и не могла. Неоспоримая дрянь. Даже теперь, когда так легко и многие пишут стихи, — выдающаяся дрянь. Чем, о, чем он вас пленил?»

Увы, более или менее «выдающейся дрянью» стихи молодого Гумилёва считала не только Зинаида Гиппиус – хотя, разумеется, не все критики выражались так безапелляционно (впрочем, и оценки свои они расставляли не в частных письмах, а в печати). О том, что поэтами не становятся, а рождаются, не писал, кажется, только ленивый. Так что молодому Гумилёву, рано и сознательно сделавшему ставку на старательное ученичество у Валерия Брюсова, пришлось выслушать и прочитать немало обидных суждений о себе, как о стихотворце, обречённом на вечное эпигонство. «Раз навсегда решив, что нет пророка кроме Брюсова, г. Гумилёв с самодовольной упоённостью, достойной лучшего применения, слепо идёт за ним. И то, что у Брюсова поистине прекрасно и величаво, под резцом Гумилёва делается смешным, ничтожным и жалким» (Е. Янтарев); «...там, где Брюсов поражает своей классической строгостью и величавой формой, Гумилёв — напыщен и вылощен. Где скупо замкнут, но лирически-грациозен учитель, там ученик его — неотзывчив, деревянен и апатичен. Где у Брюсова гармоническое движение образов, там у копииста его шуршат картонные маски, напяленные равнодушной рукой» (Л. Войтловский); «...на пути от Брюсова к Гумилёву роковой поединок выродился в какой-то английский бокс» (Росмер)...

Обвинения Гумилёва в сальеризме, в желании разъять музыку, как труп, достигли апогея в 1912–1914 годах, когда он вместе с Сергеем Городецким возглавил «Цех поэтов» — содружество молодых авторов, стремившихся овладеть тайнами искусства версификации, читая вслух, а затем подробно разбирая стихи друг друга. «Цех — это очень характерно. Цех сапожников — и цех поэтов. Это словечко «Цех», я уверен, связано с их объединением органически. В цехе они читают друг другу свои стихи, толкуют о стиле и форме. Цех выпускает их книги старательные, но без аромата, без проблесков индивидуальности» (А. Рославлев). «Собранные под заботливым крылом Гумилёва и Городецкого, ютятся тут юнцы, в рабских устремлениях старающиеся дать похожесть на «синдиков», коими и значатся два упомянутых стихотворца» (И. Игнатьев). «Как это поэты могут объединяться в цех? Приложимо ли самое понятие о ремесленнике к понятию о поэзии? Обидно делалось за священное звание поэта, ставящего себя на одну доску с ремесленником» (Б. Садовской)...

И что же? «Цех поэтов» в итоге выпестовал Осипа Мандельштама, Анну Ахматову, Георгия Иванова, Владимира Нарбута... Его с пользой для себя посещали Велимир Хлебников, Николай Клюев, Михаил Зенкевич, гениальный переводчик Михаил Лозинский...

Ещё удивительнее то, что сам Гумилёв с годами сумел выковать из себя очень большого поэта. Его безвременную гибель оплакала некогда непримиримая Зинаида Гиппиус. А едва ли не самый строгий и честный из русских символистов, Александр Блок, так надписал нашему поэту одну из своих книг: «Дорогому Николаю Степановичу Гумилёву — автору «Костра», читанного не только «днём», когда я «не понимаю стихов», но и ночью, когда понимаю».

Чрезвычайно удачную метафору для характеристики особенностей эволюции гумилёвского дара нашёл Вячеслав Всеволодович Иванов. По его словам, развитие Гумилёва «напоминает взрыв звезды, перед своим уничтожением внезапно ярко вспыхнувшей и пославшей поток света в окружающие её пространства».

Читатель предлежащего тома с лёгкостью убедится в том, что сюжет — «выступление героя на борьбу-испытание и предназначенная, но неожиданная победа — иногда не в том, где её искал «сильный человек» (Р. Д. Тименчик) — один из сквозных во всём поэтическом творчестве Гумилёва.

* * *

В первых числах апреля 1918 года Николай Гумилёв на транспортном судне отплыл из Англии в Россию. Бóльшую часть предшествующего года он провёл во Франции в качестве представителя союзных войск. Очевидно, что перед поэтом, в отличие от многих его современников, стоял реальный выбор: вернуться в страну, в которой установилась глубоко враждебная ему диктатура, или остаться и вести пусть трудное существование, но зато в свободной Европе.