Еще в том ларце потаенном были грамоты от короля польского и гетмана литовского, в коих они Курбского на измену склоняли и всякие милости ему обещали, и копии его ответов, где он все секретные планы наши врагам выдавал и прямо указывал, где и как лучше против нашей рати действовать, чтобы вернее ее погубить. Нашлись там и наметки, как державу Русскую изничтожить, власть царскую сокрушить, а страну на уделы поделить, как встарь, себя же Курбский мнил великим князем Ярославским по отчине его.
Вскоре князь Курбский во главе рати литовской вторгся на нашу землю, загнал один из полков царских в болото и там разгромил. Доносили, что призывал он короля польского дать ему еще большее войско, тридцатитысячное, и похвалялся, что дойдет с ним до самой Москвы и царя Русского скинет.
В эти дни приключилась неожиданная и странная смерть Данилы Романовича, брата царицы Анастасии. Царь Иоанн, подозревавший уже и Захарьиных, повелел похоронить своего ближайшего родственника без всяких почестей и огласки.
В начале зимы во дворце царском началась подготовка к какому-то переезду невиданному. Увязывали все, разве что лавки оставляли да росписи на стенах. Было приказано собираться и семьям всех людей дворовых и ближних.
Декабря 3-го еще затемно стали стекаться в Кремль сани тяжелые, несметное количество саней. Подъезжали они десятками к дворцу царскому, и в них сносили и святыни Московские, и казну царскую, и утварь дворцовую, и рухлядь меховую, и припасы разные. А как нагружали сани и груз крепко увязывали, так сани отъезжали к воротам Боровицким, на их же место следующие становились. Наконец, появился и сам царь Иоанн, махнул рукой, и поезд царский медленно двинулся к воротам Кремля. Долго стоял народ Московский, провожая глазами своего царя, уезжавшего в неизвестность. А как исчезли в предвечерней мути последние сани, так случилось знамение грозное – посреди зимы заплакало небо и пролился дождь на землю, толстым слоем снега покрытую. И стало тепло, как весной, и зажурчали ручьи, и замешалась такая грязь, что никто не мог ни в Москву пробиться, ни из нее выбраться. Поезд царский сгинул без вести.
[1565 г.]
В самом начале января царь Иоанн из Александровой Слободы прислал Митрополиту грамоту, на оглашение которой собрались все святители, в Москве пребывавшие, все бояре и князья, дети боярские и дьяки, все, кому та грамота была адресована. Подробнейше в ней были исчислены все измены и убытки, которые они державе нашей за последние тридцать лет творили. Как казну расхищали, как вотчины государевы на себя переписывали, как земли, им в наместничество пожалованные, разоряли, как от службы царской увиливали, как потворствовали всем – и хану крымскому, и ливонцам, и литовцам, и королю польскому, только собственному царю, Богом над ними поставленному, во всем препоны чинили. Досталось и Митрополиту со святыми отцами за то, что препятствуют правосудию царскому, за то, что вступаются за виновных бояр и дьяков, на которых обращается справедливый гнев царский, и не только вступаются, но и покрывают их дела недостойные, а царю выговаривают грубо, как мальчишке неразумному.
«Не хотя терпеть измен ваших, – писал Иоанн, – мы от жалости сердца оставили государство и поехали, куда Бог укажет путь. А на вас кладем опалу нашу».
Собрание это за многолюдством его происходило на площади перед храмом Успения. А тем временем за стенами Кремля на Троицкой площади шло другое собрание, еще более многолюдное, и там тоже выкрикивали грамоту царя Иоанна, но совсем другую. Была она обращена ко всем простым людям Московским, и к гостям, и к купцам, и, как было сказано, ко всему христианству православному. Были там в конце те же самые слова о том, что в жалости сердца оставил царь государство и поехал, куда Бог укажет, но с добавлением, что на народ он никакого гнева не держит и опалы на него не кладет. Эта грамота произвела действие надлежащее, подкупленный милостивыми словами царя народ возмутился своеволием боярским и преисполнился страхом перед грядущей смутой.
«Государь нас оставил! Последний наш заступник пред Господом! – раздались крики народные. И полетели дальше за стену Кремлевскую: – Без царя народу никак не можно! Пусть царь укажет нам своих изменников, мы их сами истребим!»
Устрашенные этими криками, бояре не медля принялись собирать большое посольство к царю Иоанну. Главными послами избрали Святителя Новагородского Пимена и Чудовского архимандрита Левкия, а к ним присоединили и других святых отцов: епископов Никандра Ростовского, Елевферия Суздальского, Филофея Рязанского, Матфея Крутицкого, архимандритов крупнейших монастырей – Троицкого, Симоновского, Спасского и Андрониковского. Бояре собрались все до единого во главе с князьями Александром Горбатым, Иваном Мстиславским и Иваном Бельским, также и дьяки, которые свои приказы заперли. Казалось, вся Москва поднялась вслед за святителями и боярами – «бить челом государю и плакаться».