Сотворение любви (ЛП)

Я не спорю, соглашаюсь с ним во всем, хватаясь за эти два дня. Я пообещал, что не стану сидеть взаперти все это время. Не то, чтобы мне был нужен выходной, но погибшая невеста – отличный предлог, чтобы позволить себе такую роскошь, этакую детскую шалость – улизнуть с уроков поесть мороженого, когда остальные ребята в школе.

Глава 8

Карина ни в чем не виновата, и у меня нет причин раздражаться на ее приветственный мимолетный поцелуй в щеку, на то, как она подняла принесенную ее бутылку вина, как будто должна была что-то отмечать, на ее торопливые шаги. Она так стремительно вошла в квартиру, что можно было бы подумать, что эта квартира принадлежит ей. А теперь Карина идет к гостиной, не спеша, рассматривая мебель, картины, фотографии. Она внимательно изучает каждую деталь в моем доме, все до мелочей, так, будто это она предоставляет мне право иметь все эти вещи, которые я собрал. Карина движется так медленно, что я споткнулся о ее каблуки. Я извиняюсь, хотя на самом деле вовсе не хочу извиняться.

Меня раздражает ее присутствие, как бесят иногда последствия каких-то моих решений. Но ведь это я позвонил ей, пригласил прийти в порыве родившегося желания узнать побольше о Кларе. Я мог бы порвать ее визитку или положить в коробку и забыть про нее, как и про многие другие визитки, уведомления, просроченные лекарства, давние записные книжки или вырезки из журналов, которые я храню до тех пор, пока когда-нибудь снова не обнаружу их. А ведь я даже не понимаю, зачем я решил хранить их. И сейчас я в ответе за то, что встретился здесь с Кариной. На ней красный костюм, похожий на тот, что она носила на похоронах, совсем не подходящий для встречи со мной. Он слишком элегантный, слишком формальный, это костюм для деловых встреч. В таком костюме покажется неуместным сесть на пол или выпить пивка прямо из бутылки. И в самой глубине души я уже не уверен в том, что хочу, чтобы она рассказала мне о моих мнимых отношениях с Кларой. Каким-то образом я понимаю, что это просто ребячество – мое стремление вот так вот сразу, очертя голову, влезть в чужое прошлое и чьи-то сентиментальные отношения с Кларой. Я чувствую стыдливость, такую же, какую чувствовал раньше, глядя телевизор. К слову сказать, до того, как сломался телевизор, я по нескольку минут смотрел передачи, в которых люди собирались рассказать о своих сердечных проблемах, выставить напоказ свои несчастья и недостатки, похвастаться своей ненавистью и злобой, но быстро переключал телевизор на другой канал, потому что возникало ощущение того, что ты вынужден присутствовать в интимных эпизодах жизни людей, безусловно важных для главных действующих лиц. Но, вынесенные на публику, эти эпизоды становятся порнографией. Мужчины и женщины показывают нам то, что мы хотим увидеть, зная, что не должны были бы смотреть эти снафф-видео¹ наших несчастий, непосредственные презентации трупов наших душ, пытки, которые мы себе причиняем, для того, чтобы сделать нашу жизнь более значимой: “Смотрите все, на ваших глазах я приношу себя в жертву, чтобы доставить удовольствие. Я попираю свое достоинство, унижаюсь, выставляю себя на позор и поругание. “Се человек”².

Но я ей позвонил, и вот она здесь. Пожалуй, она так же напряжена, как и я. Вполне

вероятно, она тоже спрашивает себя, зачем сюда пришла. Было ли это нездоровым любопытством, или она пришла узнать, каким был любовник ее сестры? Представить ее со мной, узнать, что мы делали, а что – нет, и нежный ли я мужчина, лучше или хуже того, как она себе представляла. А, может, ее согласие на мое приглашение было просто способом вернуть себе частички той Клары, которую она не знала, и теперь подвернулся походящий момент получить более полное представление о своей сестре и ее делах, которые она, возможно, скрывала до этой секунды. Мы – грифы прошлого, приученные рыться в падали, оставленной нам нашими ошибками и недостатками. Как птицы, срыгивающие сожранных ими червяков или насекомых, чтобы накормить птенцов, мы тоже исторгаем из своего нутра все полупереваренное, как будто, съев остатки еще раз, и другой, мы смогли бы переварить и усвоить эту пищу, сделав ее бесповоротно частью нас самих.

Оглядевшись, она присаживается на диван и, словно самой себе, убежденно говорит:

- Клара говорила, что вы почти никуда не выходили.

- Она преувеличивала. У меня есть друзья, я ужинаю с ними, хожу в кино. Возможно,

реже, чем другие люди, но я не затворник.

Она улыбается, опустив глаза, словно ее позабавило воспоминание, которое она не хотела

ни с кем делить. Сколько времени пройдет, прежде чем мой обман лишит ее сна? Существуют тысячи мелочей, которые, естественно, не совпадают с рассказами Клары о Самуэле и о том, что она могла бы делать, живя со мной. Я не ездок и не гуляка, это верно, но и не отшельник, каким, похоже был тот, другой Самуэль. Я не замыкаюсь в самом себе и не запираюсь в своей квартире. Мало-помалу в ее память вернутся детали, которым до этого момента она не придавала значения, и которые не соответствуют человеку, стоящему напротив.