Напряжение, повисшее в воздухе, можно было пощупать руками. Никто не смел сказать ни слова, глядя в спину уходящего размеренной походкой парня, пытаясь осознать все услышанное за вечер. Даже в свой день рождения мне не удалось стать виновницей торжества.
Все еще не ушедшая злость погнала меня вслед за ним, и никто из присутствующих не посмел меня остановить. За спиной хлопнула дверь, прохладная летняя ночь растрепала по плечам светлые тонкие волосы, совершенно ни к чему завитые на концах: никто не оценил моих стараний.
– Пожалуй, я впервые в жизни согласна с собственной сестрой: какого черта, Антон? – стоя на крыльце, крикнула я в спину Елизарова, который не успел уйти слишком далеко. – Ты не посмеешь сейчас уйти!
Парень театрально развернулся на пятках и отвесил шуточный поклон.
– Ты, должно быть, рада?
– Чему я должна радоваться? – вспыхнула я. – Ты же меня ненавидишь! Нам либо предстоит прожить совершенно несчастные жизни порознь, либо тебе придется насильно быть со мной.
– Вряд ли насильно, – парень вскинул брови и склонил голову вбок. – Ты же чувствуешь это: все внутри трепещет, представляешь, что будет, если мы друг друга коснемся? Иметь соулмейта – рай на Земле, ты забыла?
– И тем не менее ты не слишком счастлив.
– Почему я должен быть счастлив? – От прежних кошачьих повадок и ленцы в тоне не осталось и следа. – Мы жертвы эксперимента, который вышел из-под контроля, у нас нет свободы воли, нас превратили в животных, которые спариваются по указке. Когда мы находимся рядом, мы оба сходим с ума из-за сраной модификации наших генов. Нас заставляют думать друг о друге. Хотеть друг друга. Но наш ли это выбор?
Антон отвернулся, собираясь продолжить свой путь.
– Подожди, – снова окликнула я.
– Хочешь миленько поболтать со мной о свадьбе, Левицкая? Обсудим цвет букета и рюшечек? – Антон вытащил из кармана куртки пачку дешевых сигарет и закурил, прищурив глаза, чтобы спрятать их от едкого дыма. – Ты же была сегодня на митинге, я видел твое хорошенькое личико в толпе, хотя вынужден признаться, что мое тело, особенно та его часть, что находится внизу, почувствовало тебя еще до того, как ты приблизилась к сцене, – очередная провокация. – Я это к чему: ты еще не поняла, что все эти игры сумасшедших ученых не для меня? За те годы, что я тебя игнорировал, до тебя не дошло, что мы не будем вместе? Не унижайся. Иди домой и ешь торт, мой тебе совет.
Я понимала, что он острит специально, чтобы меня задеть, но от того его слова не стали казаться менее обидными. Мне не так часто приходилось ввязываться в споры с прожженными демагогами, поэтому я понятия не имела, какой тактике следовать в разговоре с Антоном. Решив, что просто буду игнорировать неугодные мне моменты, я собралась с духом.
– Я не просила твоих советов, – педагогически строгий тон я позаимствовала от матери. – Ты слишком суров к новому обществу. Никто не обязывает тебя жениться на мне, ты можешь не переживать на этот счет.
Сделав глубокую затяжку, парень шагнул в мою сторону. Между нами были жалкие два метра, но для тела и разума, которые стремились быть к этому человеку настолько близко, насколько это вообще было возможно, это расстояние казалось километровым.
– Ты не вдупляешь, да? Это же фикция. Лукавство. Попытка сделать вид, что они стараются исключительно для нас, – Антон сплюнул на землю. – А на деле – это западня. В итоге никто не отказывается от своих соулмейтов. Ты видела присутствующих на митинге? Большинству наших последователей еще просто нет восемнадцати. Совершеннолетних отказников всего несколько. За два года наши ряды пополняются ровно настолько, насколько редеют: как только подростки получают святое клеймо на ручонку, они бегут под юбки к своим девочкам.
– Но ты не такой, да? Хочешь во всем быть первым? Раз уж идти, так до конца? – язвительно прошипела я в ответ.
– Ты просто не понимаешь сути вещей.
– Так объясни! – взмолилась я, раскинув руки. – Объясни, что происходит в твоей голове? Какого черта ты устраиваешь подобные сцены? Зачем врешь своим последователям, что у тебя нет, как ты говоришь, «клейма»?
– Потому что так проще. Так задают меньше вопросов, – его голос стал ниже, и Антон сделал еще один шаг вперед. – Ты должна понимать. То, что сидит во мне с рождения, не хочет отказываться от тебя. И никогда не хотело, Ева, но это, – он указал пальцем на свою голову, – знает, что может быть по-другому. Что чувства могут быть искренними.
– Откуда? – возмутилась я. – Откуда ты можешь это знать?