Елизаров бросил бычок в мамину клумбу и за два шага сократил расстояние между нами. Тело само потянулось ему навстречу, стоило парню подняться практически до последней ступени: так разница в росте нивелировалась, и мы могли смотреть прямо друг другу в глаза. Его рука дернула меня за талию, прижимая мое тело вплотную к его. Волна удовольствия пробежалась по моему позвоночнику, каждая часть моего существа словно пела о том, что я наконец оказалась на своем месте: мне было плевать на то, насколько грубыми были прикосновения Антона, его близость словно могла залечивать синяки на коже.
– Я знаю это, потому что влюбился еще до того, как увидел твое имя на запястье в день своего совершеннолетия, – он практически прорычал это мне в губы. – Я был совсем ребенком, но я потерял голову, я не мог спать и есть, я просто сходил с ума, понимаешь?
Наверное, в моих глазах промелькнуло понимание, и, заметив это, он рассердился еще больше.
– Ты злишься, потому что не можешь быть с любимой девушкой из-за меня? – это бы все объяснило, это давало бы ему право так себя вести, но осознание горькой правды оседало горечью в желудке.
Он встряхнул меня, отгоняя мое наваждение.
– Я влюбился в тебя, Левицкая, – его табачное дыхание согрело мои губы. – Мне было восемь, и я еще не достиг половой зрелости, поэтому чертов ген тут был ни при чем. Я влюбился в тебя просто так, потому что ты была умной и красивой девочкой, потому что ты задирала нос и не давала себя в обиду. Задолго до того, как получил клеймо с твоим именем.
Антон будто хотел меня оттолкнуть, но отчего-то прижимал к себе еще сильнее, пока в моей голове взрывались снаряды. Влюбился. Влюбился в меня.
– Но я тоже влюбилась в тебя уже давно, до метки, – выдохнув, прошептала я, пытаясь прочитать выражение его лица, чтобы понять, что он мог сейчас чувствовать.
Его взгляд был затуманен, я видела в остекленевших глазах безумца свое отражение, но больше ничего, что могло бы приоткрыть для меня завесу тайны: почему, испытывая ко мне искренние чувства, он не хочет ответить взаимностью на мои?
– А ты можешь вспомнить, когда именно? – Антон горько усмехнулся.
– Не знаю, мне было пятнадцать или шестнадцать. Незадолго до того, как ты начал встречаться с моей сестрой, – точнее я сказать не могла.
– Могу тебе помочь, дорогая, – елейным голосом произнес он. – Твои чувства ко мне проснулись в день моего восемнадцатилетия. Я сразу же заметил, как изменился твой взгляд, как от прежнего снисхождения и закатывания глаз не осталось и следа. Ты стала заглядывать мне в рот, но в тебе говорило не твое сердце, а сраный ген, который стал откликаться на мой после того, как меня заклеймили.
– И ты решил начать встречаться с моей сестрой назло мне?
– Назло системе. У нее не было клейма, она имела свободу выбора, и мне казалось, что это решение проблемы: быть с человеком, который видит в тебе – тебя, а не подходящий для размножения объект. Мы довольно быстро поняли, что дружить нам гораздо интереснее, чем трахаться, но у этих отношений был определенный плюс: я был вхож в ваш дом. Тогда меня стало тянуть к тебе со страшной силой, я практически не мог сопротивляться, – рука Антона на моей талии чуть ослабла, больше не сжимая нежную кожу. – Думаю, сегодня она отреагировала излишне эмоционально: я уверен – Вика догадывалась, что я с кем-то повязан, просто предпочитала закрывать на это глаза.
Я практически не дышала, пока слушала его монолог.
– Не понимаю, какой смысл теперь геройствовать? – Моя рука скользнула по его оголившемуся предплечью, посылая маленькие разряды тока по всему телу. – Если все встало на свои места и мы могли бы быть счастливы? Посмотри на пары вокруг, на моих родителей, на своих: они же надышаться друг на друга не могут.
Его тело по-прежнему тянулось ко мне, но колючий взгляд отталкивал. Совсем на мгновение в его глазах промелькнуло сожаление, но Антон стиснул зубы.
– А ты сама подумай. Каково мне будет жить, зная, что ты не разделяешь мои чувства искренне? Что ты влюбилась в меня не потому, что я был для тебя особенным, а потому что я, по экспертному мнению ученых, идеально подхожу тебе на генетическом уровне? Это не любовь, Ева. Это суррогат. А я терпеть не могу ложь.
Елизаров сделал шаг назад и поморщился, словно превозмогая боль.
– То, что я чувствую к тебе – не ложь. Ты связан со мной, ты должен ощущать это, – последняя попытка.
Антон скривился и помотал головой.
– Я ощущаю. Попробуй подрочить. Говорят, помогает.
И он ушел, словно этот разговор ничего для него не значил, а я не нашла в себе сил побежать за ним.
Все еще пытаясь восстановить дыхание, я вернулась на кухню, не поднимая глаз на ошарашенных новостями родителей и гостей, плюхнулась пятой точкой на стул, прямо напротив так и не разрезанного торта, демонстративно зажгла каждую из свечей подготовленной заранее зажигалкой и яростно задула их, даже не подумав о желании. Все равно не сбудется.
– С днем рождения меня!