– Нет-нет-нет… – По драгоценному персиковому шелку иссиня-черные волосы рассыпаются, мокнут к горячим липким вискам пряди, голова ее по подушкам мечется, дыхание сбивается сильнее, в галопе сердце заходится.
– Не уходи, не уходи… – бьется-бьется в груди, стучит сердечко, выступают бусины-капли холодного пота на лбу, сжимаются до побелевших костяшек руки в кулаки, а тонкие пальцы с силой впиваются в простыни.
Жар и холод сменяющими друг друга волнами обрушиваются на тело.
Грохот!
То сильный порыв ветра, что разбушевался за стенами замка, вдруг постучал в ее окно – но дребезжание стекла заглушил вскрик вмиг вырвавшейся из пут сна девушки.
– Юн!
И имя генерала императорской армии горящим, дерущим горло криком остается на ее устах. Имя полыхает, опаляет губы, сердце все еще заходится в бешеном ритме, а Мэй быстро откидывает легкое одеяло, спускает босые ступни на каменный пол, устланный циновками и ткаными коврами, и дергает ткань золотого полога в сторону.
В ту ночь генералу Юну не спалось.
В сапфировых сумерках за окном завывала диким волком разбушевавшаяся вьюга, что скрывала звездное небо, стеной валил уже совсем не блестящий, но крупный пушистый снег. Белоснежные хлопья облепляли золото статуй и красное дерево резных скамеек в садах, пушистыми мантиями укутывали невысокие деревья и сугробами собирались на маленьких кустах роз.
Там, за стенами его спальни, должно быть, жутко холодно. Да и во дворце не лучше: рукотворный дом Сына Неба покорял необъятностью и просторами, золотом и шелками убранств, жемчугами и россыпью драгоценных камней, что украшали каждый предмет мебели. Но роскошь и богатство, что и не снились смертному, увы, не могли согреть даже сотни каминов. Лишь само Солнце за честь почитало возможность одаривать дворец теплом.