Совдетство. Узник пятого волнореза

— С ума сошел! От бритья они только гуще и жестче становятся, как щетина у рецидивиста.

— А если огнем выжигать, тогда вообще больше никогда не вырастут?

— Вырастут… Куда они денутся? Но во-первых, не так быстро, а во-вторых, останутся, по крайней мере, мягкими.

— Больно, наверное? — посочувствовал я.

— Противно. Но деваться некуда. Тебе не понять.

— Петра Агеевича вы вчера привели?

— Привела? На себе притащила, как санитарка с передовой. Веселый мужик, широкий. Лопух! Если бы не я, точно без магнитофона остался бы! Ох, и распотрошат его сестры Бэрри! Простак. Интеллигент. Но не мое дело. Он сюда приехал деньгами сорить, значит, есть чем. Вольному — воля. Я другого боюсь…

— Чего?

— Москвички уже с Мурманом успели закрутить, а он не любит, когда у него девушек переманивают. Только кивнет — и зарежут вашего Петра Агеевича, как барана! Жалко! Добрый мужик. Я его пру на себе, а она мне стихи читает: «Нет рассудительных людей в семнадцать лет среди шлифующих усердно…» Не помню — что…

— Надо его предупредить! — взволновался я.

— Да я ему уже сто раз говорила — отмахивается, смеется, мол, он человек доброй воли и со всеми сможет договориться. Зря! Он Мурмана не знает. Абрек! Ну-ка, Юрастый, попробуй, как вышло? — Она кивнула на очищенное от волос место.

Я осторожно погладил ее голень, чувствуя легкую шершавость, словно бы провел ладонью по наждачной бумаге «нулевке».

— Ну, что скажешь?

— Как глянцевая фотка! — приврал я.

— Ох, и фантазер! Правильно, ври: девочки любят комплименты. Ладно, ладно, мал еще женщинам ноги гладить! Успеешь… — осерчала она, заметив направление моего пытливого взгляда и запахнув разошедшиеся полы халата. — Ты в какой класс-то перешел?

— В восьмой, — ответил я, понимая, что сейчас начнут, как обычно, спрашивать про учебу, отметки и будущую профессию.

— Как год закончил?

— Без троек.

— Молодец! Вон Ларку чуть на второй год не оставили, а дружка его Степку так и не перевели. На колу мочало — начинай сначала! — Неля щелчком выбила сигарету из пачки «ВТ», закурила, а остатками пламени подпалила еще несколько трескучих волосков. — Кем хочешь быть?

— Не знаю… — прошептал я и попятился. — Может, летчиком…

— Хорошо, я встречалась с одним, но они же все еще в училище женятся. Ты куда?

Куда, куда… Не объяснять же ей, что я не переношу вида курящей женщины, да еще, как назло, переоделся в обтягивающие треники…

— Ой! Мне надо летнее задание делать! — Я звонко хлопнул себя по лбу, словно убил комара, и метнулся по лестнице без перил в нашу комнату, сообразив на бегу, что на каникулы задания получают только двоечники и отстающие, а уж никак не хорошисты.

Но рассеянная Неля, кажется, не заметила этого противоречия, она задумчиво курила, качала головой и пускала дым себе в глубокую ложбинку между грудями, которые Ларик называет дойками или буферами.

Башашкин уже спал, накрывшись «Советской культурой», и газетные листы подрагивали от его богатырского храпа. На полосе виднелась обведенная черной рамкой фотография курносого, с залысинами дядьки в белой бабочке. Выше стоял крупный заголовок: «Невосполнимая утрата», а ниже шрифтом помельче было написано: «Ушел из жизни выдающийся украинский советский певец, народный артист СССР Борис Романович Гмыря».

«Смешная фамилия, — подумал я, — совсем другое дело — Атлантов!»

Я устроился на раскладушке и достал из-под подушки книгу, подаренную мне Батуриными к окончанию 7-го класса, «Избранное» Марка Твена, толстый том в розовом переплете, на котором нарисован человек в клетчатых штанах и белой шляпе, а рядом собака с хвостом, закрученным кренделем. Твен мне нравится, отличный писатель. «Принца и нищего» я проглотил еще в шестом классе и даже рассердился на Тома Кенти, просто так отдавшего лорду-канцлеру большую королевскую печать. Я бы на месте простофили взамен потребовал хотя бы запретить в средневековой Англии детский труд. «Приключения Тома Сойера» я прочитал прошлым летом в пионерском лагере и очень жалел смелого индейца Джо, которого сделала преступником бесчеловечная политика колонизаторов по отношению к коренному населению Америки. Мой одноклассник Андрюха Калгашников очень хвалил еще одну твеновскую книжку со странным названием «Янки при дворе короля Артура». Она про то, как современный человек попадает во времена рыцарей. Надо будет взять по возвращении в библиотеке.