Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных

Проблема логики Уолша в том, что практически ни один закон не остановит акций подпольных активистов, например, членов Фронта освобождения животных. Как отмечает журналист Уилл Портер, участники акций ФОЖ в курсе, что их действия незаконны, но продолжают демонстрировать, что не остановятся, несмотря на правовые нормы [126]. Поэтому способность закона предотвратить преступления, за которые предусмотрены наказания, становится довольно сомнительной. Вместо этого закон превращается в удобный способ защиты интересов собственников путём усугубления криминализации действий, которые уже запрещены другими законами (например, нарушение границ владения, оскорбления или нападения). Поттер пытается донести, что законы вроде AEPA и его строгого братца, закона «О защите животноводческих предприятий от терроризма», принятого в 2006 году, на самом деле оказывают большее давление на «активистов, действующих открыто и в рамках закона». Отголоски тех же идей можно найти в тексте Уолша об AETA, где он заявляет, что «сама наша культура стала заложницей терроризма, вдохновлённого защитой прав животных». Он также говорит, что обеспокоен не «разумными и сострадательными людьми», заинтересованными в заботе о животных, а теми, кто пытается переосмыслить, «что значит быть животным», и теми, кто «совершает акты вандализма, защищая радикальную философию, которая стремится к этическому равенству всех животных и основана на презрении к людям как фундаментальном принципе». Уолш явно неслучайно смешивает зоозащитников, совершающих насильственные действия, и активистов, придерживающихся тактики ненасилия, хотя бы частично разделяющих их убеждения. Заклеймив всех, кто поддерживает борьбу за права животных, как террористов, презирающих человечество, Уолш одним махом эффективно маргинализирует весьма неоднородное движение целиком. Эффективность подобной маргинализации нельзя недооценивать, поскольку с её помощью можно пресечь даже законные действия или требования.

Хотя Уолш использует понятие «террорист» повсеместно в своей работе, интересно, что он писал её до событий 11 сентября 2001 года. В атмосфере массовой истерии в США после событий 9/11 и объявления «войны с терроризмом» термин «террорист» стал намного более политически окрашенным. Крепкий братец AETA — закон «О защите животноводческих предприятий от терроризма» 2006 года — ухватился за эти настроения. Законопроект продвигали промышленные группы, корпорации и ультраконсервативные сенаторы-республиканцы, в том числе Сэм Браунбэк, Джеймс Инхоф и Рик Санторум. Следует отметить, что законопроект не был исключительно прерогативой консерваторов: калифорнийская либералка Диана Файнстайн также выступила его соавтором из-за угроз в адрес экспериментаторов над животными в её родном штате [127].

Целью AETA, как и AEPA, было квалифицировать правонарушения против предприятий животноводства как «терроризм». Однако опасения вызывает, что именно подразумевается под «терроризмом». Как отмечает Уилл Портер в своём комментарии к законопроекту [128], AETA определяет «вмешательство в деятельность предприятия животноводства» как террористический акт. Этого, в сочетании с умышленным нанесением ущерба или уничтожением имущества, достаточно, чтобы быть наказанным по данному закону. «Ущерб», однако, может трактоваться довольно широко. Если в преамбуле упоминается только ущерб в общем смысле, то в части санкции встречается фраза «экономический ущерб» и конкретно говорится об упущенной выгоде, в том числе увеличении расходов в результате «угроз, актов вандализма, повреждения имущества, нарушения границ владения, преследования или запугивания».

Проблема здесь, подчеркивает Поттер, в пункте «упущенная выгода»: