Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных

«Этот пункт, “упущенная выгода”, будет всплывать не только в случае преступлений против собственности, но и в любой другой деятельности вроде неофициальных расследований или сообщений о нарушениях. Её также можно применить к кампаниям ненасильственного гражданского сопротивления, например, блокированию дверей лабораторий, где проводятся сомнительные эксперименты над животными. Это не террористические акты. Это активизм в действии. Бизнес существует, чтобы зарабатывать деньги, и если активисты хотят изменить бизнес-процессы, они должны сделать эти процессы убыточными. На этом принципе были основаны акции гражданского неповиновения в закусочных [129] в рамках борьбы за права человека и разоблачающие кампании групп против апартеида. Все эти тактики наносили ущерб. И эти же тактики, направленные против животноводческих предприятий, по данному закону будут квалифицироваться как “терроризм”» [130].

Хотя в законе содержится пункт о защите гарантированного Первой поправкой [к Конституции США — Прим. пер.] права на «экспрессивное поведение» вроде «пикетов или других мирных демонстраций», Поттер справедливо отмечает, что он появился лишь потому, что власти «осознают, что закон расплывчат и толкуется слишком широко».

Самое важное в дискуссии об AEPA и AETA, впрочем, это тот факт, что государство использует любые доступные средства для защиты интересов эксплуататоров животных в качестве собственности. Эти законы не обязательно касаются самих преступлений, но направлены на политические убеждения, которые за ними стоят. Существует достаточно разнообразных правовых механизмов борьбы с незаконными действиями людей, нарушающих границы владения, совершающих поджоги, уничтожающих собственность и так далее. А то, к чему стремятся эти законы, — это ужесточение существующих законов с учётом убеждений, стоящих за преступлением [131]. В этом случае убеждения настолько опасны для системы накопления собственности, основанной на эксплуатации животных, что государство считает принятие подобных законов делом его собственных интересов. Несмотря на то, что в движении за права животных давно идут споры о приемлемости действий ФОЖ, AETA может стать угрозой даже абсолютно ненасильственному гражданскому сопротивлению, включая сидячие забастовки и блокады. По этой причине должно быть очевидно, что этот закон принят не только для наказания «терроризма зоозащитников», но и для создания атмосферы, где сама идея о равенстве животных и упразднении их эксплуатации приравнивается к революционной идеологии [132]. Отчасти по этой причине на «радикальных экологов и зоозащитников» удаётся навесить ярлык «главная угроза внутреннего терроризма» в США, превосходящая даже радикальных расистов согласно оценкам, опубликованным ФБР [133].

AETA и AEPA лишь недавние примеры того, как государство стремится защитить парадигму, в которой животные считаются собственностью. Тем не менее, ничто из этого не было бы возможно без представления о том, что допустимо — напрямую либо через механизмы социальных институтов — использовать насилие против людей и животных и извлекать выгоду из природных богатств в погоне за постоянным ростом и ещё большей прибылью. Хотя некоторые станут утверждать, что эксплуататорское отношение к экосистеме естественно и, возможно, даже желательно для развития человечества, стоит задуматься, как мы дошли до такого унизительного превосходства не только в отношении к животным, но и другим людям, ко всей природе. В следующем разделе я рассмотрю идеи социального эколога Мюррея Букчина, который предлагает убедительный анализ развития человечества в контексте иерархии и господства. Букчин интересен ещё и тем, что видит способ преодоления этого господства.