Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных

Букчин в общих чертах описывает, как человечество постепенно отказывается от взаимно поддерживающих, эгалитарных отношений в пользу отношений иерархических, основанных на превосходстве. В этом переходе он видит постепенное разложение единства, которое пронизывало то, что он называет «органическими» обществами. Для органических обществ было характерно отсутствие «принудительных и властных ценностей», в основном они наслаждались глубоким чувством единства и цельности, эгалитарным мировоззрением, подразумевавшим свободный доступ к ресурсам сообщества для всех, эпистемологическим мировосприятием, которое имело тенденцию объединять, а не разделять, и «равенством неравных». Равенство неравных признаёт естественные различия и нетождественность, но предусматривает общественные практики, которые смягчают и фактически компенсируют эти неравенства, преодолевая и выравнивая различия по возрасту и полу [144]. Вкупе с «предельным минимумом» и «неотъемлемым правом» [145] любого в сообществе иметь доступ к ресурсам, необходимым для выживания, независимо от заслуг, органические общества были необыкновенно сплочёнными, цельными и взаимодополняющими. Кроме того, эти сообщества, как правило, также воспринимали себя как часть природного мира — они существовали внутри него, а не над ним. Органические общества, таким образом, представляли собой взаимозависимое целое, где люди жили в сотрудничестве друг с другом и, как следствие, в сотрудничестве с природой. Это значит, что органическое общество функционировало как экосообщество, «характерное для своей экосистемы и обладающее активным чувством сопричастности к общей среде обитания и природным циклам» [146]. Таким образом, человеческая свобода и взаимодополняемость в органических сообществах сочеталась с взаимодополняемостью с миром природы, которая, к сожалению, утрачена.

Её испортил постепенный дрейф к иерархии и повиновению, процесс, при котором разнообразные формы управления со временем закреплялись в культурных и социальных структурах. Эти зарождающиеся и латентные структуры, которые привели к разрушению органических сообществ, являлись иерархиями, укоренёнными в «возрастных, половых, квазирелигиозных и квазиполитических потребностях, которые создали властные и материальные отношения, способствовавшие формированию классов» [147]. Преобразования, которые превращают органическое общество в иерархическое, коренятся в самом обществе и проистекают из социальных напряжённостей, которые перерастают в явные расколы и, в конце концов, иерархичные разделения. В первую очередь Букчин обращает внимание на деление по возрасту; по мере того, как геронтократия институционально укореняется в первобытном обществе с выдвижением на первый план фигуры шамана, который превращает власть в профессию и закрепляет привилегии старейших [148], появляются другие формы превосходства. Гендерное разделение труда и зарождение класса воинов также знаменовало начало конца взаимодополняемости. Хотя органические общества часто старались сгладить эти различия своим чувством общности, это становилось всё сложнее по мере того, как племена распадались и воевали друг с другом, закрепляя роль мужчины как воина и создавая почву для конфликта между бытовыми и гражданскими ролями каждого пола.

Это разделение соответствовало тому, что Букчин называет «эпистемологиями управления», которые появляются не только с целью нормализации новых делений в обществе, но и чтобы способствовать возникновению следующих, укоренённых в морали и новых обычаях, призванных скрыть органическое прошлое. Таким образом общество в некотором смысле обратилось внутрь себя, проникая в психику индивида. Используя чувство вины и самобичевание, человек фактически начинает контролировать самого себя, что имеет куда бо́льшую силу принуждения, чем любой внешний контроль. Букчин описывает это как процесс, при котором: