Совершенство

В голосе ни обвинения, ни злобы – просто женщина заметила незнакомого человека и поинтересовалась, не нужно ли ему общество.

Прямо как в Дубае.

– Здравствуйте, – ответила я, протягивая руку. – Меня зовут Хоуп.

– Филипа.

– Я знаю, я изучала одну из ваших работ, доктор Перейра.

Она чуть заметно приподняла бровь, нервно одернула кончик рукава.

– Действительно? Я не думала… Какую именно?

– Я читала вашу статью о когнитивной реконструкции и упрочении. Очень интересно даже для непрофессионала.

– А вы не профессионал?

– Да вот, прочла за компанию.

Улыбка – неожиданная, широкая, исчезнувшая столь же быстро, как и появилась, запрятанная под хорошими манерами и этикетом.

– Я тоже.

– Я так понимаю, вы разрабатываете подходы и процедуры?

Слишком все быстро, слишком явное выуживание информации. В ответ – подозрительность, легкий наклон тела. Все прекрасно: если это случится, я уйду, сделаю круг по залу, вернусь к ней и предприму еще одну попытку, установив большую доверительность в разговоре. Это слишком хорошая возможность, чтобы ее упускать.

Она несколько раз постучала указательным пальцем по ободку бокала, и я засомневалась, заметила ли она хоть что-нибудь.

– А у вас есть «Совершенство»? – наконец спросила она.

– Да.

– А вы…

– В Клубе ста шести? Да.

– Тогда вы уже знаете о подходах и процедурах.

– Еще нет. Я не успела назначить встречу. В последнее время я была очень занята – дела семейные.

– Семья – это очень важно.

Мантра, заученная наизусть, и когда она говорит, то не смотрит на своего брата, не выражает слова движениями тела, но стоит прямо, неподвижно и смотрит на меня. Я быстро двигаюсь дальше, и она этому рада.

– Можно спросить: откуда взялась идея о «Совершенстве»?

Она чуть поднимает взгляд, голова вверх, подбородок вперед.

– Что вы имеете в виду?

– Ну… что вас на это подвигло?

Недолгое молчание. Затем:

– Мой брат. Он… просто ребенок, мне казалось, что ребенок… Наш отец очень любил его, понимаете, и он всегда считал, что мир может что-то выиграть от этого его… качества.

Грусть. Она улыбается, стоит неподвижно и прямо, но это не бойкие слова женщины, которую я видела в Дубае. Здесь были боль, оправдание и пустые провалы на месте правды. К моему удивлению, мне захотелось коснуться ее, но я лишь сильнее сжала в руке бокал.

– Все мысли представляют собой обратную связь и ассоциации, – наконец произнесла я, и теперь ее взгляд впился в меня, ее глаза меня буравили, я завладела ее вниманием полностью, настолько, что подумала, а сможет ли она меня забыть, сможет ли забыть эти мгновения. – Сталкиваясь с возрастающими социальными стрессами, тело реагирует так же, как на любую тревогу. Капилляры сужаются, пульс и дыхание учащаются, температура кожи повышается, мышцы напрягаются. С каждым случаем социального неприятия проводящие цепочки в мозгу усиливаются, дабы укрепить связь между социальным неприятием и психологическим беспокойством. При подобном укреплении вы с большей вероятностью становитесь подверженными испытать физическую реакцию даже на ничтожный социальный дискомфорт, отчего ощущение дискомфорта только усиливается, тем самым укрепляя его физическую составляющую, и так далее, и так далее. Все мысли представляют собой обратную связь: иногда она становится слишком громкой и явной. По крайней мере таково мое мнение.

Снова молчание.

Ее тело, казалось, сбросило какие-то путы, плечи освободились от чего-то их стягивавшего, колени чуть обмякли, смягчилось лицо, подобрели глаза. Похоже, она впервые разглядела зал, проходивший там прием, колышущуюся, смеющуюся, звенящую бокалами и приборами массу идеальных людей с идеальными улыбками.

– Вы не в ста шести, – незатейливо произнесла она.

– Отчего вы так говорите? – поинтересовалась я.

– Потому что вы несовершенны.

– А что означает «совершенный»?

Она улыбнулась, скрестив руки на груди и чуть наклонив голову.

– Будь вы в ста шести, вы бы не спрашивали. Совершенство есть вы, а вы есть совершенство, и в этом состоит истина.

– А у вас тоже нет «Совершенства», – ответила я. – Я тоже это поняла.

Ее взгляд скользнул по залу, на мгновение задержался на брате, в полупоклоне пожимавшем чью-то руку, сплошь улыбки, очарование и красота. Потом она снова посмотрела на меня, и на какую-то секунду мне показалось, что она вот-вот расплачется.

– Хотите есть? – спросила она. – Я просто умираю с голоду.

Мы ели лапшу. Она заказала острую, по-сингапурски, а я – пшеничную в бульоне, и она с причмокиванием отхлебнула немного своего бульона с маленькой деревянной ложки.

– А как же прием, разве ваш брат…

– Он ничего не заметит.

– Вы уверены?

– Это одна из общих черт характера Рэйфа и отца – целенаправленная преданность и следование идеологии. Все остальное – неважно.

– И что же это за идеология?

– Победа?

– А разве это идеология?

– По-моему, да. Только Рэйф скрывает это лучше, чем отец. Тот всегда что-то доказывал, что он лучше и умнее всех остальных. Но вот Рэйфу приходится доказывать, что он лучше отца.

Наверное, я нахмурила брови, потому что она зеркально сдвинула брови, и она спросила чуть громче, чем надо:

– В чем дело?