Совесть

— Почему же слишком? — опустила чуть подсиненные веки Махбуба и отвела со лба и бровей легкие пряди.

— Я вижу, целый той готовите!

— Ну и что? Из такой дали приехали родители, а вы…

— Я не против, надо, конечно, хорошо встретить. Но к чему, баран, мясники…

— Баран с базара, можете не бояться.

— Я и не боюсь. Просто неловко как-то, нескромно.

— Почему это нескромно? — всерьез обиделась Махбуба. — Понимаю, были бы голодные годы. Сейчас, кажется, всего предостаточно. Ведь говорят же: если хлеб твой честен, ешь его хоть на улице.

«На самом деле, не чересчур ли я?..» — одернул себя Шукуров.

Он переоделся и вышел к гостям.

Вахид Мирабидов и Атакузы удобно расположились на сури под виноградными лозами, полулежали на пышно настеленных атласных стеганых курпачах. Два низких столика-хантахты перед ними ломились от яств — тут были и жареное мясо с влажно-коричневой корочкой, и горы нежно-румяной самсы — мясных пирогов, и круглые маслянистые лепешки, и белые целиком отваренные куры. Бутылки выстроились в ряд, как солдаты в почетном карауле, играли разноцветным стеклом.

В сторонке, на берегу маленького хауза с фонтаном, за другим столом, сидели жена Атакузы Алия и Назокат-биби. Пылавшая румянцем Махбуба давала указания поварихам.

Атакузы, смеясь, поднялся навстречу Шукурову:

— Впервые вижу такого хозяина, Абрар Шукурович! В доме гости, а вы где-то проводите собрания!

Рот Вахида Мирабидова блеснул ярким солнцем.

— Не будем придирчивы, раис. Недаром говаривали в старину: правителей не судят! Приходится прощать недостатки.

— Ха-ха-а! Слова сами слетают у вас с языка, когда хотите выгородить зятя! — Атакузы хмелел то ли от вина, то ли от своих острот. Смех привыкшего к степным просторам раиса гремел на весь двор. — Так из какой бутылки прикажете вам налить, товарищ хозяин? Из белой или красной?

Шукурову показалось, что Атакузы чем-то взвинчен: смех нарочито громок, движения слишком резки, а сам напряжен.

— Позвольте отдышаться, — попросил Шукуров и потянулся было к чайнику, но Атакузы опередил:

— Нет, уж простите! Раз опоздали, подчиняйтесь тамаде. Слово тамады — священно, так ведь? Вы боль, той человек в своем районе, и там мы вам подчиняемся, слушаем вас. Но здесь, за дастарханом, вы должны слушать нас, гостей. Правильно говорю, домладжан?

Шукурову пришел на память разговор об Атакузы в обкоме, но тут же он одернул себя: «Чего ты, в самом деле, взъелся? Встретились два товарища. Они же дружат давно. Ну и позволили себе слегка… Это же — твои гости!».

Он опустился на мягкую, шелковисто-прохладную курпачу, затолкал под мышку белоснежную подушку и неожиданно почувствовал необыкновенную сладостную легкость. Все заботы дня, давившие душу, вмиг улетучились, стало легко, будто скинул камень с плеч.

— Да, тамаде не откажешь. За дорогих гостей! — он опорожнил рюмку.

— Вот это по-нашенски! — торжествовал Атакузы. — Ну-ка, домла, теперь ваш черед, не отстаньте от зять-ка! — Он по-свойски обнял Мирабидова. — Не беспокойтесь, Вахидака. Вашу просьбу мы обязательно провернем. Слово целинников, их поддержка тоже чего-то стоит. Собрание созовем, проведем предложение с аплодисментами. Можете считать, премия у вас в кармане!

— Какая премия? — Шукуров с удивлением посмотрел на тестя.

Атакузы открыл было рот: «Да это насчет книги…» Но тесть со словами: «Скажу потом» — одним махом осушил рюмку, обернулся к хаузу:

— Доченька, подай мне дутар. Да забудутся сегодня треволнения этого бренного мира! Как считаете, тамада?

— Хвала вам, домла! — еще больше развеселился Атакузы и снова наполнил рюмки.

Махбуба вынесла из дома дутар. Вахид Мирабидов вытянул вперед одну, потом другую руку — засучил рукава. Настраивая дутар, подмигнул Назокат-биби.

— А ну-ка, ханум! С чего начнем, с «Лязги» или же хочешь «Тановар»?

— Что вы, домладжан! У нас гут молодые найдутся, — она посмотрела на Махбубу, а сказала — Вот сидит Алияхон.

Вахид Мирабидов прикрыл глаза. Раскачиваясь всем телом в такт музыке, заиграл знаменитую «Ро-хат». Назокат-биби, хоть и отказывалась, не выдержала, чуть изогнув тонкие брови, будто не своей силой поднялась с места.

Вся кругленькая, пухленькая, поводя искусно подкрашенными глазами, щелкая короткими, унизанными золотом пальчиками, Назокат-биби поплыла по кругу. Да так легко и изящно, что Атакузы от восторга крикнул во весь голос:

— Яшанг! Да сбудутся все мечты ваши, Назокат-биби!

Махбуба тоже умилилась — подбежала к матери, звонко чмокнула ее в слегка нарумяненные щеки (нет, Назокат-биби не поддавалась летам!). Алия тоже хотела поддержать общее веселье. Она мягко улыбалась, но улыбка ее была почему-то вымученной, печальной.