Советская литература: мифы и соблазны

Ты сказала – чтоб я подумал и изменил свой характер. Я подумал о себе, Лилик, что бы ты ни говорила, а я думаю, что характер мой совсем не плохой. <…> Главные черты моего характера – две: 1) Честность, держание слова, которое я себе дал (смешно?). 2) Ненависть ко всякому принуждению. От этого и «дрязги», ненависть к домашним принуждениям, и… стихи, ненависть к общему принуждению. Я что угодно с удовольствием сделаю по доброй воле, хоть руку сожгу… по принуждению даже несение какой-нибудь покупки, самая маленькая цепочка вызывает у меня чувство тошноты, пессимизма и т. д.

Вот эти две черты – черты, конечно, невротические, и главная черта невроза – застывшая, как магма, абсолютно неподвижная психика. Психика здорового человека меняется: он сегодня слово дал, а завтра забрал. Сегодня он думает так, завтра иначе. Сегодня он пишет ямбом, завтра дольником, а послезавтра опять ему хочется ямбом. Для него возможна эволюция, возможно развитие, ведь именно эволюция – главная черта живого. Маяковский же не просто отвергает эволюцию, он считает ее предательством; раз взятое на себя обязательство должно вечно оставаться актуальным. И на примере всей его биографии мы можем проследить, как маниакально верен он одной женщине, притом что женщина давно ему не верна, притом что физических отношений никаких нет с 1925 года, о чем оба неоднократно говорили. Но есть рыцарский обет, пусть совершенно бессмысленный уже, от которого не отрекаются.

Вечные разговоры, что Лиля требовала от Володи абсолютной верности, что Лиля расстроила брак Маяковского с Татьяной Яковлевой, что Лиля расстроила брак Маяковского с Натальей Брюханенко, – разговоры пустые. Лиля ничего не расстраивала. Лиля не могла требовать верности, она была такой же идеологический человек, как и весь ее круг. Она так же, как Осип Брик, любила роман «Что делать?», а в романе Чернышевского сказано, что любая собственность унизительна и для мужчины, и для женщины.

Наталья Брюханенко пишет в воспоминаниях:

Маяковский лежал больной гриппом в своей маленькой комнате в Гендриковом переулке. Лили Юрьевны не было в Москве, навещали его немногие. <…> Я пришла его навестить, но разговаривать нам как-то было не о чем. <…>

– Вы ничего не знаете, – сказал Маяковский, – вы даже не знаете, что у вас длинные и красивые ноги.

Слово «длинные» меня почему-то обидело. И вообще от скуки, от тишины комнаты больного я придралась и спросила:

– Вот вы считаете, что я хорошая, красивая, нужная вам. Говорите даже, что ноги у меня красивые. Так почему же вы мне не говорите, что вы меня любите?

– Я люблю Лилю. Ко всем остальным я могу относиться только хорошо или ОЧЕНЬ хорошо, но любить я уж могу только на втором месте. Хотите – буду вас любить на втором месте?

«Товарищ девушка», как Маяковский называл Брюханенко, не захотела быть товарищем, и единственный брак, который мог бы его спасти, рассыпался в прах. И сколько бы он ни увлекался, он обязательно женщине говорил (об этом и Вероника Полонская сообщает), что любит Лилю Юрьевну, всех остальных только во вторую очередь.

Это похоже на знаменитый ответ Блока на вопрос «Сколько у вас было женщин?» – «Люба – и все остальные», что вовсе не мешало Блоку в какие-то моменты и отпускать жену, и самому уходить в свободное плавание.

Это взятие на себя титанических обязательств и железное, бессмысленное их соблюдение точнее всего описано в рассказе «Честное слово» Леонида Пантелеева, писателя неоцененного, глубоко религиозного и в огромной степени подверженного таким же неврозам. Героя этого рассказа нам, советским детям, всегда ставили в пример: маленький часовой не покидает пост, потому что он дал честное слово, хотя игра закончилась и о нем забыли.