Читаем Советская литература: мифы и соблазны полностью

Советская литература: мифы и соблазны

Редко, друзья, нам встречаться приходится,Но уж когда довелось,Вспомним, что было, и выпьем, как водится,Как на Руси повелось.Выпьем за тех, кто неделями долгимиМерзнул в сырых блиндажах,Бился на Ладоге, бился на Волхове.Не отступал ни на шаг.Выпьем за тех, кто командовал ротами,Кто умирал на снегу,Кто в Ленинград прорывался болотами,Горло ломая врагу.Будут навеки в преданьях прославленыПод пулеметной пургойНаши штыки на высотах Синявина,Наши полки подо Мгой.Пусть вместе с нами семья ленинградскаяРядом сидит у стола.Вспомним, как русская сила солдатскаяНемца за Тихвин гнала!Встанем и чокнемся кружками стоя мы,Братство друзей боевых!Выпьем за мужество павших героямиИ за немногих живых!

Потом, для официального варианта, текст был переработан, но оригинал звучал так. И что важно: риторика этого стихотворения, в общем довольно праздничная, отрицается скорбным четырехстопным дактилем, редким довольно размером в русской поэзии.

Совершенно удивительна любовная лирика Шубина, очень горькая, очень мрачная. В стихах Шубина, которые образовали его любовный цикл «Черное пламя» (1944–1945), опубликованный в первой послевоенной книжке, и любовь-то, в общем, не пережила войну, не выдержала:

Из ящиков и бочек,Изверженных со дна,Мой тихий гроб сколоченНа камне Кильдина.В нем можно распрямитьсяВ полроста как-нибудь,Заснуть или напитьсяИ ноги протянуть.Не пьется и не спится —Шепчись с окном пустым,Здесь трудно стать убийцей,Но можно стать святым.Вода долбит, как дятел,По камню-голышу,Пока еще не спятил —Сижу, стихи пишу.А скалы мылит ветерПургою добела…Как странно, что на светеКогда-то ты была.И детство, и салазки,И предрассветный бор.Нет, я печальней сказкиНе слышал до сих пор!<…>И мертвый пепел снега,И молчаливый бредКамней и туч – от века,Иного мира – нет!Не памятью-подачкой,А бурями дыша,Жива медвежьей спячкойКосматая душа.Но и во сне тревожаСлучившимся в былом,Летит та бровь, что схожаС распахнутым крылом…О, как горька калинаТвоих лукавых губ!…И вновь рассвет – как льдина,Как море – пуст и скуп.Справляют чайки свадьбы,С утра стоит галдеж…Собаку приласкать бы,Да где ее найдешь!..

Невозможно поверить, что где-то есть другой мир, поэтому и любовь предстает чем-то не то чтобы невозможным, а чем-то, что далеко в прошлом. Это тоже лирика самурайская: для самурая нет любви, для самурая любовь в прошлом, кодекс самурая ее отменил.

Другим предметом рефлексии становится культура. После концлагерей, которые мы освобождали, после плена, через который мы прошли, как нам со всем этим жить? Эта тема, тема сломанного мира, наиболее ярко отражена у Давида Самойлова в стихотворениях «Памяти юноши» и «Пушкин по радио». Первое посвящено его другу Илье Лапшину, убитому в 1944 году.

…Пройдет война, и зарастут воронкиЗеленой идиллической травой,И защебечет жаворонок звонкоНад полосой когда-то фронтовой…

Это единственное стихотворение, которое уцелело. И вот стихи Самойлова о нем:

Перейти на страницу: