Советская литература: мифы и соблазны

Вот в этой строчке – «Русской прозою литой, / Содержательной и честной» – заключена замечательная ирония, потому что вся русская проза, содержательная, классическая, правильная, пасует перед реальностью, в которой оказались эти люди. Даже та свобода и та победа, которую они почувствовали, оказались украдены:

Был я хмур и зашел в ресторан «Кама».
А зашел почему – проходил мимо.
Там оркестрик играл и одна дама
Все жрала, все жрала посреди дыма.

Я зашел, поглядел, заказал, выпил,

Посидел, погулял, покурил, вышел.
Я давно из игры из большой выбыл
И такою ценой на хрена выжил…[78]

И почти одновременно с этим стихотворением Левина Давид Самойлов – это стихи уже 1970-х годов – написал:

Мне выпало все. И при этом я выпал,
Как пьяный из фуры, в обозе великом.
Как валенок мерзлый, валяюсь в кювете.
Добро на Руси ничего не имети[79]

.

Почему не только Левин, никем не признанный и всеми забытый, но и Самойлов, один из самых известных поэтов 1970-х годов, говорят о том, что они «выпали»? Почему они оба, как мерзлый валенок, валяются в кювете? Да потому, что из мира живых они выпали со своими критериями. Об этом замечательное стихотворение Самойлова:

Пью. Наливаю. Пятую. Шестую.
Закусываю, глядя на Луну. И всё живу.
И всё же существую.
А хорошо бы снова на войну[80]

.

А ведь это уже 1966 год!

Самое известное стихотворение Левина – «Нас хоронила артиллерия», которое широко ходило в списках. Это стихи 1945 года, которые он потом довольно сильно испортил, первый был гораздо грубее, но этот окончательный «порченый» вариант гораздо показательней: в нем огромное сходство с Пастернаком. Пастернак в 1943 году тем же самым размером пишет поэму «Зарево» о том, как мы «еще привольнее отстроимся / и лучше прежнего заблещем».

Поэма 1944 года «Весна», в которой:

Всё нынешней весной особое,
Живее воробьев шумиха.
Я даже выразить не пробую,
Как на душе светло и тихо.

Поэма, в которой была абсолютная вера в это поколение, которое не удастся загнать в стойло:

Да, боги, боги, слякоть клейкая,
Да, либо боги, либо плесень.
Не пользуйся своей лазейкою,
Не пой мне больше старых песен.

Удивительно, что «Правда» напечатала первую главу из поэмы. Потом Пастернак понял, что продолжать нет никакой возможности, потому что он заговорит о вещах, о которых вслух говорить нельзя.

Этот фрагмент оказал на русскую фронтовую поэзию – послевоенную, ближайших лет – большое влияние. Размер Пастернака, его тема в левинском «Нас хоронила артиллерия» очень заметны. Но Пастернак совершенно сознательно отсылает читателя к главному блоковскому стихотворению о России, в котором про Россию вроде бы ничего нет, а тем не менее оно самое русское из цикла «Стихи о России»:

Под насыпью, во рву некошеном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.

Этот четырехстопный ямб, с добавленной стопой амфибрахической финальной, удивительным образом передает и тоску любовную («Незнакомка» тоже написана этим размером), и огромное свистящее российское пространство. Блок – любимый поэт Левина, еще и поэтому Левин выбирает этот же ямб: