Советская морская новелла. Том второй

Старик не любит пустой болтовни. Такой он уж… тюлень северный. Что между ними общего? Сам Отченаш как-то сказал: «Я сроду не видел, как хлеб растет». Пожалуй, даже гордится этим. Тут, у самого Баренцева, родился, сызмалу плавает. Помор! Кончится сезон в Баренцевом, министерство откомандирует его по воздуху на Дальний Восток, на Шантарскне острова, потом на Чукотку. Таких специалистов — раз-два и обчелся, нарасхват. Когда Альгирдас в первый раз пришел на шхуну «Ламинария» и в узком коридоре столкнулся с Отченашем, то даже к стенке прижался. От старика разило не то селедкой, не то запекшейся кровью морского зверя. Потрепанное кожаное пальто так и скрипело на ходу. Альгис учился в Клайпедском мореходном училище. Оттуда курсантов ежегодно рассылают на практику по разным бассейнам страны. И здесь их назначили на один фангсбот: Альгиса — стрелком, Отченаша — старшиной. Не сразу Альгис привык к выгоревшим, слипшимся волосам старика, всегда вылезавшим из-под засаленной ушанки, к седым обвислым усам, к сивой бороде, которую старик не брил целыми месяцами. Если бы не удача, неизменно сопровождавшая Отченаша, Альгис бросил бы его фангсбот и попросился бы к кому-нибудь поприветливее. Но где же найти такого мастера? Вот вышли утром, быстро обнаружили лежбище и нагрузили полный бот тюленей. С виду и не скажешь, что старик такой расторопный. Правда, хотя Отченаш это скрывает, но Альгис догадывается: старик туго разбирается в черных закорючках, которыми люди марают бумагу. Получив из далекого села Выгозера радиограмму от жены, старик тащит ее в кубрик:

— А ну-ка, ребята, сегодня тут чего-то лампочка тускло горит, не разгляжу…

И радиотелефона он терпеть не мог, никогда не прикасался к нему. Аппарат так и валялся на фангсботе под лавкой, заваленный тюленьими тушами.

Хорошо, что солнечно — далеко видать. Море будто ровное поле. По правде говоря, какое это море — льды! Ветер их разнес, теперь они плавают, как сало. И маленькие огрызки, как кусок сахару, и целые площадки, шагов в пятнадцать. Приходится искать между ними разводья и не очень-то отклоняться от намеченного курса. Кромки льдин ершатся — ветер порядком постукал их друг о друга. Среди плоских глыб кое-где словно огромные белые медведи пли башни на равнине, плавают айсберги. Переливаются всеми цветами радуги. Издали кажутся вдвое выше, чем на самом деле, — из-за отражения на ровной водной глади. Даже не разберешь, где кончается настоящий айсберг и где начинается его отражение. Чтобы сократить путь — а плыть остается не меньше пяти часов, — Альгис старался поменьше поворачивать фангсбот. Когда бот заплывает в отражение айсберга, по воде идет рябь, подводная «гора» исчезает, и еще долго слышится плеск мелких волн, шуршание потревоженных льдин.

Но от холодного солнца, от его пронзительного блеска, как всегда, заслезились глаза. У Альгиса на сердце тревожно. Слишком обманчиво все вокруг. Вода как стальные пластины, айсберги будто белый туман. Иной раз и сам не знаешь, повернул ты бот на ледяную гору или на ее отражение. Альгис устал. Может, старика разбудить?

Вот впереди, кажется, уже нет дороги. Разводье кончается тупиком. Полынья как мешок. Альгис подтягивает к себе ручку газа, мотор притихает, бот порется только с разгону. До кромки льда пять метров… три… два. Альгис круто отталкивает рукоятку руля, бот, накренившись набок, качнулся влево — к счастью, там оказалась щель. За нею снова чистое пространство, а немного вбок — большая ледяная гора, очень похожая на лошадь, взвившуюся на дыбы.

Рядом с горой как будто есть проход. Альгис пускает мотор посильнее. Перед ботом — две водяные складки, будто от утюга.

Когда бот подошел к горе, волны качнули ее. Лошадиная голова медленно наклонилась в одну сторону, откинулась в другую и вдруг со страшным грохотом рухнула на лодку.

Альгис только схватился за голову, взлетел высоко в воздух, шлепнулся, хлебнул холодной соленой воды. Стало темно-темно, что-то зажурчало, завизжало в ушах, потом затихло, и все замерло.

«Ламинария» промышляла тюленей далеко на севере Баренцева моря, милях в трехстах от берега. Шхуна стояла между двумя большими ледяными тюлями. Каждое утро ее пять фангсботов по пяти различным направлениям уходили в поисках непуганых тюленьих лежбищ на сорок-пятьдесят миль. Чаще всего это были совершенно безопасные рейсы. С собой забирали запас продовольствия, компасы, примус, радиотелефон. Передвижки льдов при перемене ветра не боялись: льды поднимают лодку наверх, потому что днище у фангсбота круглое, как яйцо. Но в Арктике зверя становится все меньше, и иной раз затратишь много времени, пока что-нибудь найдешь.

— О-го-го-го-оо!

— Ой-ой-ой-ё-о-о-о! — раздается ауканье.

Новичка даже дрожь пробирает — сдается, зовут на помощь заблудившиеся путники. Но таких в Баренцевом море не водится. Это «разговаривают» между собой тюлени.