Советская Россия, Аравия и Персидский залив. Документированные страницы истории

Имам был человеком, «ни разу в жизни своей не побывавшим за границей», но, вместе с тем, «прекрасно ориентировавшимся в проблемах мировой политики» и досконально знавшим обо всем, что происходило в его королевстве. Вполне обоснованно, замечает Г. Астахов, имам Йахйа мог сказать о себе, что государство – это он. «В руках его находились армия и государственный аппарат, казна и неисчислимое личное богатство в виде запасов золота и сокровищ, унаследованных от предков». Ему принадлежали «лучшие земли в стране, лучшие дома и сады в столице и близ нее». В его «закрома стекалась лучшая часть ежегодного кофейного урожая». К нему перешло «все изъятое у турок имущество». Он владел и «зачатками индустрии» в столице: «электростанцией, типографией, купленным у итальянцев оружейным заводиком, хлопкоочистительной машиной и мельницей». Смело можно утверждать, резюмирует Г. Астахов, что имам Йахйа не только величаво царствовал в своем королевстве, но и умно управлял им.

Согласно завету предков, отмечает Г. Астахов, имам зейдитов (наиболее умеренная ветвь шиитов) «должен выделяться доблестью, мужеством и благочестием». И все это имаму Йахйе было присуще сполна. В подчинении у него находилось в то время не менее двух тысяч шейхов.

Поделился Г. Астахов и собранными им сведениями о принцах Мухаммаде и Ахмаде, сыновьях имама. О первом из них, Мухаммаде, йеменские сановники отзывались как о философе и поэте. Жил он скромно, не в пример йеменской знати, владевшей богатыми дворцами и большими гаремами. Писал стихи. «Внимательно знакомился» с поступавшей в Йемен египетской прессой. Водил автомобиль. Отличался мягкостью характера и доверчивостью.

Полной противоположностью ему был его брат Ахмад – «могучий, свирепый вояка», вызывавший трепет и страх у подчиненных. Имел привычку «постоянно держать возле себя змею и леопарда, и тем вгонять в холодный пот являвшихся к нему сановников».

Кроме этих двоих, сообщает Г. Астахов, имелось у имама «еще 7–8 сыновей детского и отроческого возраста».

Среди чиновников имама, с которыми ему довелось поообщаться, помимо Рагиб-бея, «ведавшего сектором внешней политики и прессой», высокое мнение у Г. Астахова сложилось о кади ‘Абдалле, занимавшегося «почти всеми военными делами, а также вопросами промышленности и финансов». Человека этого, «с окладистой бородой, умными, выразительными глазами», считали премьером кабинета министров. Кади ‘Абдалла, по словам Г. Астахова, отличался «незаурядным политическим чутьем, знанием и пониманием основных задач йеменской государственности». Он являлся «частью почвенной племенной верхушки, йеменцем до мозга костей», «горячим поборником идеи индустриализации страны». Мечтал о «создании текстильной промышленности на базе прекрасного йеменского хлопка и о разработках запасов угля».

Из записок Г. Астахова следует, что прибытие советской делегации в Йемен сильно встревожило итальянцев, бессовестно «доивших имама» и поставлявших ему «всяческий хлам». «Наши противники не дремали», – пишет он. «Милейший» итальянский доктор, он же их местный агент, покинул Ходейду накануне нашего отъезда в Сана’а’, и прибыл в столицу на своем авто за три дня до нас. Находясь там, употребил все это время, целиком и полностью, на «лихорадочную работу по настраиванию против нас как самого короля, так и его наиболее авторитетных советников».

Надо сказать, отмечает Г. Астахов, что имам настороженно и недоверчиво относился к иностранцам. На этом и решил сыграть итальянец. Дело в том, что по опыту работы с теми же итальянцами имам убедился, что они его «на каждом шагу готовы были надуть – сплавить старье за бешеные деньги». Так, из четырех присланных ими аэропланов «некоторое время полетал лишь один, остальные даже не удалось завести». Присланные ими винтовки были устаревших образцов, «времен итало-абиссинской войны», а приобретенные у них, за «баснословную цену», автомобили – старыми и негодными (21). И неслучайно поэтому, рассказывает в своих воспоминаниях участник первой советской миссии в Йемен А. Ступак, слова «итальянский товар» стали в Йемене «обозначением всякой дряни», рухляди и старья (22).