Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.)

Вопрос о сотрудничестве русских монархистов, находившихся в Польше, с венгерским правительством, безусловно, вызывал пристальный интерес не только польского военного руководства, но и начальника французской военной миссии в Польше. Известно, что венгерский поверенный в делах в Берлине Пал Форстер находился в постоянном контакте с русскими военными эмигрантами в Германии. С немецкой стороны организаторами разного рода совместных германо-венгерских проектов выступали генерал Э. фон Людендорф, полковник Макс Бауэр и другие представители военной верхушки Германии. Цель, которую преследовала эта группа, – создание «великих» Германии, России, Венгрии и Болгарии и обретение этими государствами доминирующей роли в Европе[539].

19 февраля в Варшаве было подписано франко-польское политическое соглашение (договор) о союзе между государствами. 21 февраля оно было дополнено секретной военной конвенцией, в которой была подтверждена обоюдная внешнеполитическая концепция: принимать максимум усилий для защиты от агрессии с запада (со стороны Германии) и с востока (со стороны Советской России)[540].

В этой ситуации вполне закономерной выглядела высылка монархически настроенных русских офицеров подальше от контингента интернированных бывшей 3РА – из Торуни в Галицию. Генерал Бобошко от имени высланных командиров стрелковой дивизии 4 марта сообщал в письме военному представителю Врангеля в Польше Махрову следующее:

Глубокоуважаемый Пётр Семенович!

Как Вам известно, я и начальники частей моей дивизии выехали в Краков (Домбию). Здесь нам сказали, что мы конфинированы и можем выбирать себе место жительства в Краковском воеводстве. Несмотря на это, нас уже 7-й день держат под арестом в ужасной обстановке. Мы будем официально протестовать. Сейчас же просим Вас и Горлова[541] принять меры к нашему освобождению».

В тот же день Пален направил письмо генералу Нисселю с заявлением о том, что группа русских офицеров в лагере Домбе подверглась режиму, «применяемому к преступникам». Поскольку никаких законов Польской республики сосланные офицеры не нарушали, Пален был убежден, что «такое обращение…

не соответствует ни нормам международного права, ни достоинству правительства свободной страны». «Дружбу нашу с Францией и Польшей каждый из нас неоднократно запечатлел своей кровью во время Большой[542] войны, – писал Пален, – непреклонную волю к борьбе с большевиками каждый из нас доказал в борьбе последних трех лет». Пален просил французского генерала вернуть его и русских офицеров в Торунь или «предоставить нам и всем желающим возможность немедленно отправиться в армию генерала Врангеля»[543].

Письмо от графа Палена с изложением всех мытарств, которые они пережили, военный представитель Врангеля в Польше Махров 8 марта переслал Б. Савинкову, который прочитал следующее:

После высылки из Торна 10 февраля с. г. утром 13 февраля мы прибыли в лагерь Домбия под Краковом, где были посажены в отдельную комнату общего с большевиками барака и арестованы с приставлением часового…

Мы просидели в лагере большевиков под арестом при очень скверной пище семь дней. На пятый день адъютантом управления лагеря нам было предложено, согласно распоряжению Военного Министерства, или выехать за границу, или выбрать место жительства в Краковском воеводстве. Мы выбрали местечко Бохния, т. к. за неимением средств не могли думать о выезде за границу. 20 февраля мы были отправлены в г. Ржешев в сопровождении контроля, причем в подружном[544] документе мы были названы пленными большевиками… Средства наши кончились и так как должны существовать на личные средства, то продаем последние вещи…

Махров обратил внимание Б. Савинкова на то, что «указанные в настоящем письме факты противоречат заверениям, данным начальником второго отдела штаба военного министерства полковником Медзинским», который от имени военного министерства обещал «всем устраненным офицерам» «надлежащее с ними обращение». Махров просил Б. Савинкова «поставить в известность полковника Медзинского, что названные офицеры не только никогда не были большевиками, но всегда боролись против них»[545].

После офицерского мятежа в форте Стефана Батория в первой декаде февраля и в атмосфере подготовительной работы к подписанию мирного договора в Риге, завершавшего советско-польскую войну, в среде интернированных солдат и офицеров углубился раскол между сторонниками двух политических течений: пророссийского и прогерманского. На фоне возраставшего недоверия к Польше, которая, по мнению представителей прогерманской группы, предала дело вооруженной борьбы с большевиками, стала разворачиваться антипольская агитация.